День отца

Скрипели проезжающие мимо тележки. Люди переговаривались. Но я слышал только стук её удаляющихся каблуков и её хриплый голос:

— Присылайте, конечно. Все до последней бумажки. Я хочу сама посмотреть на эти цифры.

Стало горько и тошно.

И почему я не удивлён, что этот козёл ей изменял?

Но она всегда была целеустремлённой. Решила весить пятьдесят килограммов — и похудела. Захотела красивый нос — и сделала. Но больше всего на свете она хотела выйти замуж за Бахтина...

— Боже, какой он красивый! — заворожённо вздыхала Славка, глядя как на лёд выходит хоккейная команда.

Арендованный тётей специально для «колобков» зал с окнами на каток в Ледовом дворце, помимо диетолога и двух тренеров, что с нами работали, видимо, должен был дополнительно мотивировать на успех. Ведь там на льду крутили аксели и тройные тулупы стройные фигуристы, отрабатывали броски мускулистые хоккеисты. Шли хоккейные матчи.

Но я имел неосторожность влюбиться в умную девочку с русой косой и необычным именем Владислава, а она — в форварда молодёжной команды и самого перспективного игрока хоккейной сборной, двухметрового двадцатилетнего красавца Максима Бахтина.

И это тоже у неё получилось — выйди за него замуж.

Я же и сразу ходил не для того, чтобы худеть, меня привели. И потом ходил только ради Славки. Да и неразделённая любовь никак не способствовала похудению. Похудел я потом. Как-то сам. Пока учился в колледже. Потом в армии, где вытянулся под метр девяносто, оброс мышцами и с тех пор и думать забыл о лишнем весе.

— Ну что, домой, Стефань? — развернулся я, так и прижимая к себе подгузники.

И замер.

Тележки с моей малышкой не было.

Глава 2

  Я крутанулся туда-сюда в пустом ряду детских товаров.

Успел заметить, как в дальнем конце только что повернули две дамы с тележками.

Рванул за ними.

Выбежал в проход. Люди, люди. Тележки, тележки. Детский отдел всегда был самым пустым в супермаркете. Но в остальных рядах, как обычно пятничным вечером, кипела жизнь. Я пробежал все ряды по одной стороне. Потом — по другой. Затем сделал все то же самое по каждому ряду, методично и последовательно, не пропустив ни одного, пока не добежал до касс.

— Простите, — даже не знал я что сказать, обращаясь к охраннику. — Моя девочка. Она сидела в тележке. Я обернулся. А их уже нет.  Ни ребёнка. Ни тележки. Ей всего полгода. На ней розовый комбинезон и капюшон такой, с ушками, — в отчаянии показывал я на себе.

— Сразу видно — папаша, — хмыкнула пожилая женщина, проходя мимо. И покачал головой. — Как так можно: потерять ребёнка!

Пока я невольно провожал её глазами, а она всё оглядывалась и осуждающе хмыкала, охранник связался по рации с пультом.

Толпой в три мужика: два в фирменной одежде с нашивками «ОХРАНА», и один я, мы выбежали на парковку.

Вопли моей Конфетки я бы узнал из любого количества детских плачей.

Прямо на нас, толкая перед собой тележку, уже бежала женщина в белом пальто.

— Простите! Господи, простите! Это ваш ребёнок? — зажала она рот рукой, когда я выхватил из корзинки малышку и прижал к себе, успокаивая. — Я не знаю. Не понимаю, как это произошло. Я просто машинально взяла тележку и пошла на выход. Я говорила по телефону… — сипела она, прижимая к груди руки, что заметно тряслись.

— Ваша? — по-деловому спросил охранник с усами.

— Моя, — кивнул я, успокаивая всхлипывающую Стефанию.

— А в тележке что-нибудь было? — уточнил его напарник без усов.

— Нет, я не успел ничего взять.

— Ясно, — кивнули они синхронно. — Ну, хорошо, что обошлось.

— Клянусь, у меня не было дурных намерений, — заламывала руки Владислава, пока я усиленно отворачивался. — Господи, простите! Я такая рассеянная в последнее время из-за этого развода.

— Ничего. Все хорошо, — прижимал я к себе мою девочку, чувствуя, как по спине течёт пот и сердце буквально выскакивает. — Все в порядке. Спасибо, мужики, — кивнул.

Они раскланялись, и, докладывая по рации, что инцидент исчерпан, ушли.

А я не знал, что делать, когда Славка уставилась на меня.

— Простите, мы знакомы? — всматривалась она в моё лицо, заросшее густой щетиной совсем недавно.

Не знал, как ответить. И как не ответить.

Было горько, что она меня не узнала. Но вроде я и не хотел быть узнанным.

Хотел уйти неузнанным. И не хотел уходить.

Я даже не знал, что скучал.

— Я понимаю, что никак не могу искупить свою вину. Но мне так... Господи, я хотела сказать жаль, но вдруг поняла, как ничтожны мои проблемы по сравнению с тем, что, наверное, пережили за эти несколько минут вы.

— Я всё же пойду куплю памперсы, за которым пришёл, — кивнул я, давая понять, что… ну, пойду в общем.

И уже развернулся, когда она вдруг воскликнула:

— Рим?! Рим Азаров?!

Сердце оборвалось и позорно сбежало в пятки.

— Рим! — выдохнула она неожиданно радостно.

— Привет, Слав! — натянуто улыбнулся я.

— Боже, Рим! — она сделала шаг назад, чтобы на меня посмотреть. С восторгом. — Ты… Отлично выглядишь! Отпустил бороду?

— Немного, — подтвердил я очевидное. — Ты тоже. В смысле хорошо выглядишь. Сколько?

Только тот, кто на тренинге Сабуровой лил с нами пот и слёзы, воюя за каждые сто граммов, мог понять этот вопрос.