День пиротехника

— Есть тут такой, местный дон Карлеоне, — Майсевич, наоборот, ничего не хотел скрывать от минчан. — Со всем начальством на короткой ноге, с нашим милицейским — тоже. Бизнес у него, торговля, охота, с виду — агротуризм на озёрах. А на самом деле приезжают туда корпоративы из Минска и из Витебска устраивать. Иногда из России, Сёма им девочек подгоняет по сходной цене. С девяностых годов.

— Стабильность — признак мастерства, — согласился подполковник. — Скажите, молодой человек, вы подозреваете этого Сёму в попытке вовлечения вашей сестры в проституцию и в убийстве?

Игорь, брат Старосельцевой, замотал головой. Он сидел на стуле спиной к окну, яркое январское солнце било ему в затылок, наливая тонкие оттопыренные уши ярким розовым цветом.

— Дядь Сёма — нет, сам он староватый уже. Сынок его, Колян. Он по Юльке сох, пока она ещё в Минск не укатила. К ней, она говорила, Колян и в Минск мотался. Но мимо.

— А когда вернулась?

— Это надо было видеть. Колян приехал на своём блестящем «Крузаке», весь в коже и на понтах, часы золотые, и прям с крыльца говорит таким барином, снисходительно… Я, говорит, залёт твой понимаю, сам молодой-дурной был, приму тебя такой, как есть, и ублюдка твоего признаю, не позорься перед людьми, — парень поправил металлическую оправу очков на переносице, на тонких губах мелькнуло подобие улыбки. — Юлька как про это услышала, схватила горшок с цветами — и ему в башку!

— Попала? — азартно спросил Саня.

— Увернулся. Только землёй из разбившегося горшка ему «Крузак» забрызгала. Он разорался, потом говорит: «Дурой была, дурой осталась». И уехал. Потом отирался возле Юльки, когда она с сыном у дома гуляла.

За время монолога Лёха успел пролистать материалы проверки — объяснения очевидцев, протокол осмотра, медицинское заключение. Да, утопилась. В лёгких — вода. Значит, в озеро упала живая. Сама или кто-то подсобил — вопрос, на который лепельские пинкертоны из милиции и СК старательно не ответили. Колян, он же Николай Семёнович Семёнов, даже не был опрошен, по крайней мере, официально.

За свою недолгую практику Лёха уже усвоил, что далеко не всегда первый подозреваемый оказывается злодеем. Но здесь возможная причастность Семёнова была просто кричащей: если не он толкнул девушку в воду, то мог подозреваться в доведении до самоубийства. С другой стороны, пока его отец устраивает уикенды местной знати, включая силовиков, на косвенных уликах далеко не уедешь, а горячие следы давно остыли.

— Сань, можешь Коляна оперативно сюда притащить?

— Могу, но… — Майсевич встретился взглядом с Сазоновым, чей статус давно угадал. Перед КГБ не хотелось терять лицо. — А, всё одно к одному. Обычно, если у них нет корпоративов, ошивается в «Волне». Или там мне скажут, в каком из семёновских притонов его искать.

— Сколько тебе времени нужно?

— Ну… Точно не скажу. Час, наверно.

Лейтенант невольно вспомнил команды, отдаваемые Сазоновым по телефону из автобуса. Если бы ему так посмели ответить: «Час, наверное», — рвал и метал бы… В голове появилось соображение.

— Час… Обедать рановато. Есть мысль. Далеко до кладбища, где Юлия похоронена?

— Минут двадцать, — ответил «ботаник».

— Прогуляешься с нами, покажешь.

В автобусе на молчаливый вопрос Сазонова Лёха объяснил свою нехитрую идею.

— Могилы тоже кой о чём говорят. Если вдруг там нарисуется высохший огромный букет на сумму трёхмесячной зарплаты Старосельцевой-старшей, значит, Колян её навещает. Или совесть мучает, или что-то другое. А если могила вообще заброшена, выходит — родственники не особо скорбят и темнят.

— Поддерживаю, — согласился Сазонов. — Заодно и пацан с нами побудет, не раззвонит, что милиция поехала задерживать подозреваемого.

Не оказалось ни букета, ни запустения. С аккуратной могилки кто-то счистил снежный налёт.

— На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий… В крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская, — вдруг отчеканил Игорь.

Никто не перебивал его во время тирады, только потом Лёха переспросил:

— Чего это было?

— Не «чего это было», а рассказ Ивана Бунина «Лёгкое дыхание», — раздражённо ответил Сазонов. — Классику знать надо.

Крест был, конечно, дешёвый, из сосны. Чистая времянка на первые месяцы, пока земля осядет. Через год после похорон можно будет привозить каменный. Но вот белый медальон и поразительно живые глаза точно соответствовали, словно Олю Мещерскую Бунин срисовал с Юлии Старосельцевой, родившейся на целое столетие позже.

Нарушая кладбищенскую скорбную тишину, запиликал Лёхин смартфон.

— Саня звонил. Привезли Коляна. Но он лыка не вяжет. В хлам.

Сазонов быстро принял решение.

— Оставлять в РОВД до вытрезвления задержанного нельзя. Все кумовья его отца слетятся выручать, особенно если произойдёт утечка о подозрении в убийстве Старосельцевой.

Лёха привычным жестом взъерошил непокорную поросль на макушке.