Через полчаса он вышел на расчищенное место, приютившееся под самыми вершинами. По склонам — там, где почва была получше, отдельные участки были возделаны под виноград. Пламенный мог заметить, что здесь шла упорная борьба, дикая природа отвоевывала свою добычу, кустарник вторгался в расчищенные места, участки виноградника кое-где поросли травой и были заброшены, а виноград не был подрезан, и всюду старые изгороди тщетно пытались устоять под напором времени. Здесь, у маленького домика, окруженного строениями, кончалась дорога, дальше путь преграждался кустарником.
Заметив старуху, сгребавшую вилами навоз на скотном дворе, он въехал за ограду.
— Здорово, матушка, — крикнул он. — Нет у тебя здесь мужчин, что ли, для такой работы?
Она оперлась на свои вилы, одернула юбку и весело взглянула на него. Он заметил, что руки у нее, как у мужчины, огрубевшие, мозолистые, ширококостные; она надела на босу ногу грубые мужские башмаки.
— Нету здесь мужчины, — ответила она. — А вы-то откуда будете и зачем сюда пожаловали? Не зайдете ли выпить стаканчик вина?
Шагая неуклюже, но твердо, совсем как мужчина, она повела его в большой сарай, где Пламенный увидел ручные тиски для выжимки винограда и прочую утварь, необходимую в виноделии. Дорога была слишком плоха, и далеко было тащить виноград в долину, где виноделие поставлено на широкую ногу, объяснила она, вот они и вынуждены делать вино сами. Пламенный выяснил, что «они» — это она сама и ее дочь, вдова лет сорока с лишним. Жить было легче, пока внук не отправился сражаться с дикарями на Филиппинах. Там он и погиб в сражении.
Пламенный выпил полный стакан прекрасного рислинга, поболтал несколько минут и попросил второй стакан. Да, им только-только удавалось не помереть с голоду. Она и ее муж получили эту землю от правительства в пятьдесят седьмом году, расчистили место и обрабатывали его, пока муж не умер. После она одна продолжала дело. В сущности, оно не могло окупить затраченный труд, но что им было делать? Тут был винный трест, и вино упало в цене. Рислинг? Она поставляла его на железную дорогу, внизу в долине, по двадцать два цента галлон. А путь был длинный. Чтобы дойти туда и вернуться домой, приходилось терять целый день. Сейчас ее дочь понесла вино.
Пламенный знал, что в отелях рислинг похуже этого расценивается в полтора и два доллара кварта. А она получала двадцать два цента за галлон. Вот какова игра! Она была из числа недалеких, смирных людей, — и она и те, кто пришел сюда до нее, кто трудился, пригнал своих быков через равнины, расчистил и обработал девственную землю, работал все дни своей жизни, платил налоги и посылал своих сыновей и внуков сражаться и умирать за знамя, под защитой которого они имели возможность продавать свое вино за двадцать два цента. То же вино подавалось ему в отеле Сент-Фрэнсис по два доллара кварта, то есть по восемь долларов галлон. Вот какова игра!
Итак, пока вино от нее, с ручных прессов для выжимки винограда на горной просеке, доходило до него, заказывающего рислинг в отеле, накидка была ни больше ни меньше как семь долларов семьдесят восемь центов. Клика ловких горожан втиснулась между ним и ею. А помимо них, была еще шайка других, захватывавших свою долю. Называется это доставкой, финансовыми операциями, банковским делом, оптовой продажей и т. п. — но суть та, что они свою долю получали, а старухе доставались остатки — двадцать два цента. «Ну что же, — вздохнул он про себя, — сосунцы рождались каждую минуту, никто тут не был виноват; все на свете — игра, а выиграть могли лишь немногие, но все же чертовски трудно приходится сосунцам!»
— Сколько тебе лет, матушка? — спросил он.
— Семьдесят девять стукнет в январе.
— Я думаю, работать пришлось здорово?
— С семи лет. Я нанялась служить в штате Мичиган.
Служила, пока не выросла. Потом замуж пошла, а работа становилась все тяжелее и тяжелее.
— Когда же ты думаешь отдохнуть?
Она посмотрела на него, подумав, кажется, что вопрос задан в шутку, и не ответила ничего.
— В Бога веришь?
Она кивнула головой.
— Ну так ты свое еще получишь, — заверил он ее, но в глубине души он недоумевал, как это Бог разрешает, чтобы рождалось столько сосунцов, и не придержит азартных игроков, грабящих их с колыбели до могилы.
— Сколько у тебя этого рислинга?
Она окинула взглядом бочки и высчитала. Почти что восемьсот галлонов.
Пламенный недоумевал, что ему делать с этим вином и кому его сплавить.
— Что бы ты сделала, если бы я тебе дал по доллару за галлон? — спросил он.
— Шутки шутите?
— Нет, говорю серьезно.
— Вставила бы себе зубы, перекрыла крышу и купила новую телегу. Уж очень дорога здесь тяжела для телег.
— А еще что?
— Купила бы себе гроб.
— Ну, матушка, все это твое — и гроб и телега.
Она смотрела на него недоверчиво.
— Я это серьезно говорю. А вот тебе пятьдесят, чтобы закрепить сделку. Не нужно расписки. Это за богатыми нужно присматривать — память у них, знаешь ли, чертовски коротка. Вот мой адрес. Тебе придется доставить вино на станцию. А теперь покажи, как мне отсюда выбраться. Я хочу подняться на вершину.