День пламенеет

— Может быть, лучше будет, если вы кое-что узнаете раньше, чем дадите мне ответ, — продолжал он, не обращая внимания на тот факт, что ответ уже дан. — Я никогда в своей жизни не ухаживал ни за одной женщиной, вопреки всему, что бы обо мне ни говорилось. Все, что вы читали про меня в газетах и книгах, будто я сердцеед, — вздор. Здесь нет ни на йоту правды. Думаю, виски я пил и в карты играл больше, чем мне полагалось, но женщин я оставлял в покое. Была там одна женщина, которая покончила с собой, но я не знал, что это из-за меня, а то бы я на ней женился — не по любви, а чтобы удержать ее от самоубийства. Она была лучше остальных, но я никогда ее не поощрял. Я вам рассказываю, потому что вы об этом читали, а я хочу, чтобы вы слышали это прямо от меня.

— Сердцеед! — он презрительно фыркнул. — Да знаете ли вы, мисс Мэзон, — вам я могу сказать, — что я всю свою жизнь боялся женщин. Вы первая, которой я не боюсь, вот что самое странное. Я боготворю вас и, однако, не боюсь. Может быть, это потому, что вы не похожи на тех женщин, каких я знал. Вы никогда не охотились за мной. Сердцеед!.. Да я с тех пор, как себя помню, всегда бегал от женщин, и думаю, спасло меня только то, что я был сильным, никогда не падал и не ломал себе ног. Я никогда не думал о женитьбе, пока не встретил вас, да и тут мне это долго не приходило в голову. Меня потянуло к вам с самого начала, но я никогда не предполагал, что мне захочется жениться. Ведь я ночи не могу спать, все тянусь к вам.

Он замолчал и стал ждать. Она достала из корзинки муслин и кружева, вероятно, для того, чтобы успокоить свои мысли и чувства, и прилежно шила. Так как она на него не смотрела, то он мог впиваться в нее глазами. Он обратил внимание на ее сильные ловкие руки — руки, которые могли справляться с такой лошадью, как Боб, писать с поразительной быстротой на машинке, шить изящные вещицы и, несомненно, играть на рояле, стоявшем там, в углу. Он заметил еще одну чисто женскую деталь — ее туфли. Они были маленькие, бронзового цвета. Ему и в голову не приходило, что у нее такая маленькая нога. Раньше он видел на ее ногах только ботинки или сапоги для верховой езды, а в них рассмотреть этой особенности было нельзя.

Эти бронзовые туфельки очаровали его, и его глаза то и дело на них останавливались.

Раздался стук в дверь. Она вышла.

Пламенный не мог не слышать разговора. Ее вызывали к телефону.

— Скажите ему, чтобы позвонил снова через десять минут, — услышал он слова, и это местоимение мужского рода на секунду пробудило в нем острую ревность. «Ну, — решил Пламенный, — кто бы это ни был, она уж заставит его побегать. Прямо чудо, что такая девушка, как Диди, не вышла уже давно замуж».

Вернувшись, она улыбнулась ему и снова взялась за шитье. Его взгляд скользил с ловких рук вниз к бронзовым туфелькам и обратно, и он мысленно клялся, что на свете чертовски мало стенографисток, похожих на нее. Должно быть, это объясняется тем, что она происходит из хорошей семьи и получила хорошее воспитание. Иначе ничем не объяснишь ни этих комнат, ни ее платьев и манеры их носить.

— Эти десять минут летят, — намекнул он.

— Я не могу выйти за вас замуж, — сказала она.

— Вы меня не любите?

Она покачала головой.

— Я вам нравлюсь — чуть-чуть, самую малость?

На этот раз она кивнула головой, и в то же время легкая улыбка скользнула по ее губам. Но в этой улыбке не было презрения. Юмористическая сторона дела редко от нее ускользала.

— Ну, это уже кое-что, — заявил он. — Нужно положить начало, чтобы трогаться дальше. Вы мне тоже раньше только нравились, а посмотрите, во что это выросло. Помните, вы говорили, что вам не нравится мой образ жизни. Так вот, я его здорово изменил. Я уже не играю, как бывало прежде. Я затеял дело, какое вы называете полезным, выращиваю две минуты там, где росла одна, и триста тысяч человек, где раньше было только сто тысяч. А на будущий год в это время вы увидите на холмах два миллиона эвкалиптов. Скажите, я вам понравился немножко больше?

Она медленно подняла глаза от своей работы и, глядя на него, ответила:

— Вы мне нравитесь очень, но…

Секунду он ждал, чтобы она окончила фразу, и, не дождавшись, заговорил сам:

— Я совсем не преувеличенного мнения о себе, и это не бахвальство, когда я говорю, что буду хорошим мужем. Вы увидите, я не придира и не выискиваю недостатков. Я могу себе представить, что значит для такой женщины, как вы, независимость. И, став моей женой, вы останетесь независимой. Никаких пут. Вы можете делать все, что вам захочется. А я дам вам все, чего вы только пожелаете…

— Кроме себя самого, — неожиданно, почти резко перебила она.

Пламенный на секунду удивился.

— Насчет этого я не знаю. Я буду прямым, местным и правдивым. Я не умею делить привязанности.

— Я не о том говорю, — сказала она. — Вместо того чтобы отдать себя вашей жене, вы отдались бы этим тремстам тысячам людей в Окленде, вашим городским железным дорогам и водному транспорту, двум миллионам деревьев на холмах — всем вашим делам и всему, что к делу относится.