День похищения

Хеын поднялась с софы и, по-прежнему скрестив руки на груди, повернулась в сторону сада. Ее фигуру осветили лучи солнца, и от этого будто стало заметнее, что сама она находилась где-то в темноте. Уже с очень давних пор она задавала себе этот вопрос: изменил ли тот злосчастный день ее жизнь полностью, или же у нее на роду изначально так было написано? Так или иначе, но когда она про это вспоминала, в ее душе возникала всепроникающая ненависть к Мёнчжуну. Хотя он-то в чем был виноват?

– Изначально Чхве Донок хотел усыновить Мёнчжуна.

Тогда, в приюте, она смотрела на машину, в которой приехал доктор Чхве, одежду, в которой он был, элегантную женщину, стоявшую с ним рядом… И в ней проснулась зависть: маленькую Хеын почему-то охватила твердая вера, что если она сейчас уедет отсюда в этой машине, то сможет жить такой жизнью, которая рисовалась ей исключительно в мечтах. Пока доктор со своей женой ждали, когда соберется Мёнчжун, она специально споткнулась и упала прямо перед ними. Супруги помогли ей подняться, она их очень вежливо поблагодарила, прошла в соседнюю комнату, где стояло пианино, и нарочито громко – так, чтобы они услышали, – стала играть на нем все, чему успела выучиться за это время. Когда же к ней подошла учительница и сказала, что начинаются уроки и нужно идти в класс, Хеын, понимая, что Чхве Донок с женой за ней наблюдают, четким и уверенным голосом произнесла:

– Для меня эти уроки слишком простые, мне там слишком легко. Вы позволите мне вместо этого почитать книгу или поиграть на фортепиано?

Ее расчет был правильным: люди обычно хотят, чтобы приемный ребенок был умным и хорошо воспитанным. Ошибалась она в другом: Чхве Доноку ум и воспитанность были не нужны, он вообще не собирался растить ребенка как своего – ему нужен был просто подходящий подопытный материал, на котором можно было бы ставить свои опыты по созданию рукотворной гениальности.

Видимо, Чхве Донок посчитал, что она для его целей подходит – как и хотела девочка, – и машина увезла ее из приюта. А спустя всего несколько лет приемные родители от нее отказались. Потом Хеын удочерили во второй раз – и это снова обернулось кошмаром. Новые родители были полны решимости окружить ее домашним уютом и семейным теплом, но эта решимость продлилась не больше года. Ее приемная мать не могла забеременеть, поэтому они и взяли ребенка из приюта. А спустя восемь месяцев после удочерения долгожданная беременность все-таки наступила. Приемная мать стала раздражаться от одного вида Хеын, а приемный отец так и просто начал бить. В итоге из этой семьи тоже пришлось уйти.

Потом ее перебрасывали из одного приюта в другой, но школу ей кое-как окончить удалось. После того как она получила аттестат, ей на счет перевели единовременное пособие в размере пяти миллионов вон и бросили в белый свет – живи!

– Но Мёнчжун-то в этом не виноват.

Хеын обернулась на девочку. Теперь солнце светило ей в затылок: разглядеть выражение лица было сложно, но, кажется, она улыбалась.

– А ты думаешь, жизнь наказывает только виноватых?

Когда она снова повстречала Мёнчжуна, у него за плечами уже была судимость. Раньше он занимался дзюдо, входил в национальную сборную и даже получал стипендию как перспективный спортсмен. Но на одной из тренировок из-за него случайно погиб товарищ по команде. Хотя это и было причинением смерти по неосторожности в чистом виде, тем не менее его обвинили в убийстве и суд признал его виновным – отец погибшего входил в руководство Национальной федерации дзюдо. Мёнчжун приговор не обжаловал и апелляцию не подавал. Его мучило чувство вины за то, что он сделал со своим товарищем, с которым они вместе тренировались.

– Мы стали жить вместе. Он мотался по разным стройкам, а я… Ну, кто-то мог бы сказать, что я паразитировала на нем, но я думала иначе: «Раз мне выпало пройти через боль и страдания, предназначенные для тебя, то теперь я могу жить за твой счет».

– Очень удобная позиция.

– Да что ты вообще про это знаешь!!!

Хеын с криком повернулась к Рохи. В ярости смахнула со стола какое-то украшение – фарфор вдребезги разбился о пол. Рохи, даже не шелохнувшись, продолжала спокойно сидеть на софе, лишь взглядом проводив осколки – один из них расцарапал Хеын ногу.

– Знаешь, какие жуткие эксперименты надо мной проводили? И не в больнице, а в холодном подвале, где у меня была только одна мысль: «Быстрее бы выпустили отсюда»? Знаешь, каково оно, когда постоянно обкалывают препаратами? Знаешь, сколько раз мне череп вскрывали? Да я от этого в школу нормально ходить не могла! Но все равно думала: «Ничего, я все перетерплю, лишь бы только они меня любили!»

– Про боль и страдания я знаю, – тихо ответила Рохи.

Под взглядом Хеын, в котором читалось: «Откуда тебе?», девочка закатала рукава: под ними скрывались бесчисленные следы от уколов, а от выцветших синяков ее детская рука казалась корнем иссохшего дерева.

Хеын не знала, что и сказать, а Рохи поднялась на ноги и правой рукой приподняла волосы у себя над ухом.