День полнолуния

И порой мне начинает казаться, что я сама — вовсе не режиссер этого безумного, красочного, удивительного спектакля. Я — всего лишь один из персонажей в руках некоего неизвестного мне, более мудрого, более глубокого автора. Что, если и Он тоже вот так играет нами, своими любимыми героями, представляя разнообразные сюжеты, снова и снова заставляя нас радоваться и страдать, ошибаться и исправлять ошибки, влюбляться и расставаться с любимыми. И есть ли у всего этого жизненного карнавала высший смысл, или Он делает это только ради забавы, неизвестно.

Как там было у Чехова? «Если б знать, если б знать»…

Я поднимаюсь из-за стола, оставляю на скатерти крупную купюру и выхожу из ресторана, укрываясь в объятиях темной, бархатной и ласковой черноморской ночи.

Хочу быть с тобой Повесть

Мише Грушину снилось, будто бы он снова стал студентом журфака. Полным тщеславных надежд юношей лет двадцати. Старый подъезд в доме, где жили родители. Стены, выкрашенные зеленой краской, вечные надписи: «Наташа Б., я тебя люблю», «Depeche Mode — отстой!», «Серый — лох педальный».

Спустившись по лестнице, Миша вышел во двор. Вдохнул сладкий, хрустящий на зубах морозный воздух, подмигнул выглядывавшему из-за кудрявых, подернутых серебряной дымкой березовых веток солнцу.

И тут же к нему подскочил какой-то хмырь в черном пальто, белозубо улыбнулся и заговорил:

— Михаил Евгеньевич, ваш репортаж о буднях камвольной фабрики — это прорыв в журналистике, настоящая сенсация. Меня уполномочили объявить, что вам присуждена премия «Журналист года». Прошу!

Он сунул в руки оторопевшему Мише тяжеленную металлическую хрень — уродливую бронзовую статуэтку, изображавшую почему-то восточного монаха, бритого, узкоглазого и на вид совершенно недоброго. Зардевшийся Грушин приосанился и принял ценный приз. И тут же откуда ни возьмись набежали корреспонденты, защелкали фотовспышками. Где-то позади грянул оркестр. Хрупкая блондинка с ногами от ушей протянула Мише букет цветов. Грушин лишь успевал раскланиваться в разные стороны и принимать поздравления.

С ветки над его головой свесила черную голову ворона, посмотрела на него круглым мерцающим глазом и вдруг запела хрипло, голосом Джо Кокера. Двадцатилетний Мишка поднял голову, смерил ворону взглядом, покрутил пальцем у виска — и проснулся.

На тумбочке у кровати надрывался хрипящим басом мобильник. Михаил сел в кровати и взъерошил волосы. В комнате было темно, рядом ровно дышала во сне женщина. Ее круглое белое плечо пересекала татуировка — какой-то древний египетский иероглиф. «Гандболистка, — вспомнил Михаил. — Восходящая звезда сборной. Вчера брал у нее интервью, потом, кажется, в кабак поехали…»

В голове еще шумел не выветрившийся вчерашний хмель. Во рту стоял отвратительный вкус. Михаил нетвердой рукой нашарил в темноте мобильник, едва не выронил его и, с трудом ворочая языком, прохрипел в трубку:

— Да!

Поначалу ему показалось, что он все-таки еще не до конца проснулся. Какой-то незнакомый мужик втирал ему, что ему срочно нужно поехать вместе с ним куда-то на Алтай в ламаистский монастырь.

— Одну минутку, — пробормотал Михаил.

Не выпуская из рук мобильник, он прошлепал босиком на кухню, чертыхнувшись, нашел в холодильнике бутылку минералки, сделал несколько жадных глотков. Холодные капли запутались в короткой рыжей бороде. Миша крякнул, утерся кулаком, затем снова приложил телефон к уху.

— Вы извините, я не совсем врубился, — промямлил он. — Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Тагильцев, — ответили на другом конце. — Александр Тагильцев.

— А вы, простите, от какого издания? «Удивительное рядом»? Я что-то не могу въехать в суть предложения…

Трубка снова заговорила. В похмельной голове Михаила каждое слово отзывалось ноющей болью. Этот самый Тагильцев втирал, что прочитал в «Другом мире» его статью о поездке в ламаистский монастырь и понял, что ему непременно нужно ехать туда же, взяв с собой Мишу в качестве сопровождающего. «Псих какой-то!» — решил про себя Миша.

— Я готов заплатить столько, сколько вы скажете, — закончил наконец мужчина. — Все расходы я, разумеется, возьму на себя. Скажем, десять тысяч долларов вас устроит?

Михаил икнул, поморгал глазами и гаркнул в трубку:

— Да пошел ты!