День поминовения

Стивена Фарадея они встретили с распростертыми объятиями: им нужны были люди именно такого склада. Стивен выставил свою кандидатуру – уже от партии консерваторов – в крупном лейбористском избирательном округе и прошел незначительным большинством голосов. Не без чувства внутреннего торжества он занял свое место в палате общин[25]. Это было началом его политической карьеры, выбор которой был сделан, несомненно, правильно. Здесь он мог выявить весь свой талант, все честолюбие. Он ощущал в себе способность управлять, и управлять хорошо. Он умел подчинять людей своей воле и знал, когда нужно действовать лестью, а когда идти напролом. Он дал себе клятву, что рано или поздно получит портфель министра.

Однако, как только первое возбуждение улеглось, наступило разочарование. Победа на выборах, доставшаяся с таким трудом, выдвинула его на авансцену. Теперь же начались будни, и он сделался ничтожной пешкой, всецело зависящей от партийных боссов; он должен был знать свое место. Здесь нелегко было подняться из мрака безвестности. Молодость вызывала только подозрение. Требовалось нечто помимо способностей – нужны были связи.

В политическом мире действовали свои законы. Существовали влиятельные семьи. Необходимо было заручиться чьим-то покровительством.

Впервые в жизни он стал подумывать о женитьбе. Вопрос о браке до сих пор мало занимал его. Где-то в глубине сознания иногда рисовалась неясная картина: прелестная женщина, которая разделит с ним судьбу и честолюбивые планы. Она родит ему детей и облегчит груз его забот и сомнений. Женщина, которая будет думать и чувствовать так же, как и он, радоваться его успехам и гордиться ими…

Как-то раз его пригласили на очередной прием к Киддерминстерам. Их дом был одним из самых влиятельных в Англии. Это была знаменитая политическая семья. Всем была знакома высокая, внушительная фигура лорда Киддерминстера и его аккуратная эспаньолка[26], а крупное лошадиное лицо леди Киддерминстер можно было увидеть на митингах и заседаниях благотворительных комитетов во всех концах Англии. У Киддерминстеров было пять дочерей, три из них красавицы, и все, как одна, серьезные и положительные. Сын еще учился в Итоне[27].

Киддерминстеры считали своим долгом поощрять молодых, перспективных членов партии консерваторов. Именно этому обстоятельству Стивен Фарадей был обязан своим приглашением.

Среди гостей у него было мало знакомых, и уже минут через двадцать после приезда он оказался у окна в полном одиночестве. Почти все успели встать из-за чайного стола и перейти в другие комнаты, когда он заметил высокую девушку в черном. Она задержалась у стола, и вид у нее был слегка растерянный.

У Стивена была хорошая память на лица. Не далее как утром он поднял в метро оставленный попутчицей номер «Домашних сплетен»[28] и с любопытством пробежал его глазами. Там он обнаружил не очень четкую фотографию леди Александры Хейл, третьей дочери лорда Киддерминстера, с небольшой сопроводительной заметкой в духе этой газеты: «…всегда отличавшаяся застенчивым, замкнутым нравом и любовью к животным, леди Александра только что прошла курс домоводства, поскольку леди Киддерминстер хотела бы видеть своих дочерей компетентными во всех видах домашнего хозяйства».

И вот теперь она стояла перед ним – леди Александра Хейл. С безошибочным чутьем застенчивого человека Стивен угадал, что она тоже застенчива. Самая некрасивая из пяти дочерей, Александра всегда страдала от чувства своей неполноценности. Несмотря на то что она получила такое же образование и воспитание, как остальные сестры, она так и не сумела обрести их уверенности в себе, что постоянно раздражало ее мать. Право же, Сандра должна сделать над собой усилие: глупо производить впечатление такой неуклюжей и неловкой.

Стивен ничего этого не знал, но почувствовал, что девушке не по себе. И вдруг его озарило. Его час настал! Нужно было действовать. Теперь или никогда!

Пройдя через всю комнату, он подошел к длинному буфету, остановился возле девушки и взял себе бутерброд. Потом, обернувшись к ней, сказал прерывающимся от волнения голосом (это не было наигранно – он и вправду нервничал):

– Разрешите мне поговорить с вами? Я здесь почти никого не знаю. И вы тоже, насколько я могу судить. Не сердитесь на меня. Просто я н-н-не очень общителен. (После многолетнего перерыва он снова, и как нельзя более кстати, начал заикаться.) Мне кажется, вы т-т-тоже.

Девушка вспыхнула. Она хотела что-то сказать, но, как он понял, не решилась. Ей непросто было выдавить из себя: «Я дочь хозяина дома». Вместо этого она чуть слышно прошептала:

– Да. Я очень застенчива. С детства.

– Это ужасное ощущение. Не знаю, можно ли его побороть. Иногда я просто боюсь рот раскрыть.

– И я.