День поминовения

А Вася долбит свое: выходи за меня да выходи. Ему скоро в армию идти, боялся меня упустить.

Говорю отцу: замуж думаю выходить, что вы, папа, скажете? Узнал отец, что за Василия, отговаривать стал. Семья большая, бедная, парень своевольный, с норовом. Потом говорит: делай, как знаешь, по годам тебе можно и подождать, но если он тебе шибко по сердцу, то иди. Только выходите на самостоятельную жизнь, с ними не селись, они недружные, а бабка у них ведьма.

Мать тоже не запретила, сказала надвое: сломает он тебя, дочка, сомнет, не управишься ты с ним. Конечно, парень видный, такого мужа иметь лестно, всем он глянется, но спокою не жди. Однако, если душа лежит, иди, возраст, знать, своего требует.

Мне было предсказание, что замуж меня не возьмут. Лет шестнадцати я была, как поехали мы всей семьей к тетке, маминой сестре, на свадьбу — дочь она замуж выдавала. Под Серпуховом мамы моей деревня, родина ее. Загостились. Собрался молодежи цельный косяк — двоюродные, троюродные. Там две тетки жили, дядька, у всех дети, большие, маленькие.

Наладились мы как-то в карты играть, человек десять народу, от взрослых укрылись в чьей-то избе, малышей не взяли. Карты дело серьезное. Во что тогда играли? В подкидного, в носы, в Акулю. Мне редко дома доводилось, так я не очень понятливая была. Сижу промеж двух братьев двоюродных, один помогает, другой мешает. Деньги на блюдечко клали — по копейке. Капитал небольшой, но ребят от этих копеек в такой азарт кидало — крик, шум, гомон в избе стоит. И шумят, и орехи с семечками грызут. А мне не до орехов, в картах бы разобраться.

А у меня коса тогда была длинная, ниже колен,— как сяду на лавку, так до полу коса.

В этой избе, у родных наших, жил заяц, зайчонком еще его принесли и вырастили, звали просто Зая. Мы, гости, и не знали про этого зайца. Идет игра, а я чувствую, кто-то меня за косу трогает, тихонько так. Подумала на братишку, он легонько подергает разок-другой — не больно, а чуть щекотно, я и молчу. Мне бы косу-то наперед перекинуть, а я картами занятая.

Одна девчонка пошла воды испить, да как крикнет; “Ой, гляньте-ка, Зайка у Лизы косу скоротил!” Все вскочили, карты бросили: и впрямь вот такой кусок, с две ладошки, от косы заяц отгрыз.

Тетка сказала: плохая примета, замуж Лизку не возьмут. Мама рассердилась, однако волосы мои у зайца отобрала, он их в корзинку свою снес, и дома сожгла в печи с каким-то наговором.

Коса моя больше не выросла, как заяц отмерил, такая и осталась. А замуж я все-таки вышла.

Душа моя не лежала идти за Васю. Не хотела моя душенька, а я ее приневолила. Заколдовали они меня, не иначе... Сколь-то времени я еще ответ не давала, раздумывала, но тут Вася этому конец положил.

Сейчас как вспомню, так смех берет над собой, над нами обоими — ох и глупые были! А тогда испугалась не на шутку.

Идем с гулянья, опять же втроем, с Сашей. Вдруг Вася меня за руку схватил, повернул назад — идем, Лизавета, к церкви. И потащил. Саша остановился было, потом пошел своим путем. А Вася меня тянет и тянет и молчит. Дошли до церкви, он тянет на паперть. Народу вокруг нет, час поздний, село спит.

Теперь, говорит, Лизка, становись на колени. И сам становится рядом тоже на колени. А меня все держит, руку стиснул, аж больно. Говорит:

— Хватит меня мучить, клянись, что пойдешь за меня, перед церквой клянись.

Онемела я, стою на коленках, молчу, а про себя думаю: господи, да что же он придумал такое? А он свое: клянись да клянись. И слова подсказывает:

— Клянусь я, Лизавета Тимофеевна Столярова, перед святой церквой, перед престолом Божиим...

Кто его научил? Не иначе, бабка. Молчу, не знаю, что делать. Бежать? Дак он держит, как в железы зажал. Кричать? Дак от людей стыдно. Смотрю, а у него слезы по лицу текут.

Сердце мое отозвалось: жалеть начинаю, утешить его хочется. А он вдруг другой рукой пистолет вытащил и мне в ребра уставил, да больно так, ровно гвоздь втыкает.

— Ну, долго ты еще думать будешь? Говори, а то враз застрелю.

Испугалась я ужасть как, сказала те слова, что он хотел, поклялась перед церквой, что выйду за него. Только жалость, какая едва в душу торкнулась, замерла, истаяла.

Поклялась, а как он пистолет убрал, добавила:

— Только знай, что жить мы с тобой будем плохо.

Да и подумать: какая тут любовь, если с пистолетом? Потом-то я узнала — пистолет был незаряженный и вовсе негодный, нашел его Вася на чердаке, отец Васин в ту, первую, войну с фронта привез, подобрал где-то на забаву ребятам. Так Вася мне потом объяснил, а раньше говорил, будто им оружие выдавали на кулаков, защищаться. Любил приврать для интересу, случалось.

Свадьбу справляли будто по-новому, без церкви, а на самом деле венчались, только в другом селе, дальнем, чтоб Васю из комсомола не выгнали. А венчаться требовали все: мои родители, его мать с отцом, а главное — его бабка, да и сама я иначе несогласная была. Бабка, когда его учила клятву с меня брать, сказала: только чтоб венчаться, иначе клятва силы иметь не будет. Все это потом открылось.