День помощи (СИ)

– Не смейте меня оскорблять, – от ярости Строгова передернуло. – Это не трусость, это осторожность. Мы должны выиграть время, чтобы собраться с силами, и если для этого нужно пойти на преступление, что ж, мы готовы взять на себя любую ответственность.

– Да ты хоть знаешь, что такое война, генерал, – голос министра рыкающими раскатами заметался по просторному кабинету. – Ты, вояка, хоть раз горел в танке? Ты был под обстрелом, когда колонна зажата среди скал, и обкурившиеся гашиша "духи" стреляют сверху из гранатометов? Видел, щенок, как заживо горят восемнадцатилетние пацаны, и сам вынимал их из подбитых бронетранспортеров? Чего ты испугался, генерал, ведь ты даже не представляешь, что такое война!

Маршал угрожающе подался вперед, впившись взглядом в инстинктивно отступившего на шаг назад Строгова.

– Сидеть, – не проговорил, а прошипел генерал. – Я знаю, с кем нам придется схлестнуться, если Швецов не справится со своим безумием, не обуздает свою гордыню и не начнет, наконец, трезво смотреть на вещи. Я стоял с американцами и их союзниками лицом к лицу в Германии несколько лет, и знаю, что это за солдаты, а также и то, сколь хорошо их оружие. У нас нет сил, нет сейчас ни малейшего шанса на победу, если только не использоваться ядерный арсенал, и именно потому, что наш президент может пойти на это, его должно остановить.

– Глупец, – горько вздохнул Лыков. – Ты предал свою страну, и человека, который мог стать подлинным лидером русского народа в эти непростые времена. Ты и есть американский прихвостень, и больше никто. – Маршал придвинул к себе лист с текстом рапорта, пробежал его взглядом и размашисто расписался: – Все, я больше не министр.

Лыков подвинул аппарат селектора, и, нажав клавишу, произнес внезапно севшим голосом:

– Товарищ подполковник, немедленно зайдите ко мне. – А затем, бросив насмешливый взгляд на главкома десантных войск, сказал: – Все должно быть по правилам. Нужно передать атрибуты власти, не так ли, генерал?

Распахнулась тяжелая дверь, и в кабинет, заставив нервно вздрогнуть, едва не схватившись за оружие, сопровождавшего Василия Строгова офицера-десантника, вошел худощавый подтянутый подполковник, несший в правой руке небольшой, но выглядевший весьма увесистым чемодан. Черный пластиковый кейс скрывал в себе один из терминалов системы "Казбек", позволявшей автоматически управлять ядерным арсеналом страны. Точно такой же был у самого президента, а еще один терминал находился у начальника Генерального штаба.

– Отныне, подполковник, вы подчиняетесь товарищу генерал-полковнику, – произнес теперь уже отставной министр обороны. – Что ж, Василий Петрович, вот, кажется, и все. Теперь в ваших руках вся полнота власти над вооруженными силами страны.

– Простите, товарищ маршал, – внезапно дрогнувшим голосом вымолвил Строгов. – Я не мог поступить иначе. Просто, так будет лучше для всех.

– Я мог бы поднять войска, и вас всех, и тебя, и твоего малодушного Самойлова смели бы в одну секунду, но я этого не сделаю, и не потому, что боюсь вас, молокососов, – взглянув в глаза Строгову, глухо произнес маршал. – Гражданская война будет означать распад страны, и тогда точно не избежать хаоса. Поэтому я просто уйду, и буду молить Господа, чтобы эта ошибка не оказалась фатальной для всех нас. – Маршал встал, сопровождаемый взглядами и стволами десантников, и, шаркая ногами, словно вмиг постарел лет на двадцать. Медленно вышел из кабинета.

Генерал Строгов проводил министра взглядом, и чувства его были далеки от удовлетворения. Маршал Лыков был настоящим офицером, он действительно видел войну изнутри, несколько лет проведя в Афганистане, и вернувшись оттуда с наградами, полученными отнюдь не за штабную работу. Этого человека нельзя было не уважать, но сейчас он представлял опасность для всей страны. Строгов был согласен с премьер-министром в том, что маршал мог решиться на применение силы, бросив против заговорщиков войска, а этого допустить было невозможно. Василий Строгов понимал, что совершает преступление, но, в конце концов, революционеры, сто лет назад бросавшие бомбы в царя и его окружение, тоже считались преступниками, но они действовали во благо страны, стремясь вырвать ее из средневековья, и это у них, черт побери, получилось.

Генерал верил, что и он действует только во благо России, во всяком случае, сейчас он не задумывался о награде за свой риск, и, вероятно, оскорбился бы, предложи ему это кто-либо. Да, за годы службы в вооруженных силах он не раз сбывал армейское имущество, как и почти всякий, допущенный к казенным ценностям, до сохранности которых никому нет дела. Нельзя сказать, что Строгов не получал материальную выгоду от своей службы, что было, то было. Но он все равно считал себя патриотом, в отличие от тех офицеров, что, попав на Кавказ, легко соглашались продавать оружие тем людям, с которыми должны были сражаться, и от рук которых потом гибли их же бойцы, по сути, преданные своими командирами.