День после ночи

Анита Диамант. День после ночи

Памяти моего деда и моего дяди – жертв Холокоста.

Знай, что каждый должен пройти по очень узкому мосту. И главное здесь – ничего не страшиться.

Ребе Нахман Браславский (1772 – 1810)

Пролог. Август 1945

Кошмарные сны уже несколько часов как завершили ночной обход. Никто больше не мечется, никто не стонет. Даже страдающие бессонницей угомонились. Двадцать беспокойных тел отдыхают, и лица, постаревшие от голода, горя и тревог, расслабились, обнажившись в трогательной красоте юности. Никому из обитательниц барака C не исполнилось двадцати одного года, но все они уже осиротели.

Они прижимаются щеками к маленьким подушкам военного образца, пропахшим дезинфекцией. У этих подушек, ставших плоскими и твердыми от долгой службы под куда более тяжелыми головами, нет ничего общего с облачками гусиного пуха, на которых так сладко спалось в детстве. И все-таки девушки уютно зарываются в них, обнимают, как плюшевых медвежат. В других бараках подушек им не давали. Скоту подушек не полагается.

Британцы построили Атлит в 1938 году для размещения собственных войск. Лагерь ничем не выделялся среди прочих баз, ангаров и складов, возведенных на прибрежных равнинах в нескольких милях к югу от Хайфы. Но в конце Второй мировой войны евреи из Европы, нарушая международные соглашения, хлынули на историческую родину, и получить документы на въезд в Палестину стало делом весьма затруднительным. Так Атлит превратился в тюрьму, или, на языке приказов, в «место временного пребывания» беженцев, не раздобывших нужных бумаг. Британцы арестовывали «нелегальных мигрантов» тысячами, большую часть отправляли в Атлит, хотя и быстро отпускали – как мелкую рыбешку.

Выглядел этот окруженный зарослями сорняков и картофельными полями клочок земли, на котором теснились деревянные бараки и хозяйственные постройки, вполне мирно. Но неласково встречал он тех, кто, чудом избежав «окончательного решения еврейского вопроса», снова вынужден был смотреть на мир из-за колючей проволоки. Точнее, из-за трех рядов колючей проволоки, испещривших небо замысловатыми и грозными письменами.

Менее чем в полумиле к западу от Атлита о скалистый берег бьются волны Средиземного моря. Когда прибой высок, слышно, как шуршат и вздыхают камни. На востоке тянутся к небу предгорья Кармеля, оправдывая свое название Керем-Эль – Божий виноградник. Иногда в отдалении можно различить огни поселка, но сейчас там все уже спят.

В горах прохладно, но в Атлите жарко и влажно. Прожекторы над лагерем гудят и мерцают в сыром воздухе, тяжелом, как одеяло. Все замерло. Даже часовые на вышках, разомлевшие от жары и убаюканные тишиной, храпят, как и те, кого они караулят.

Этот предрассветный час – не время для политики, не время для сожалений, ожиданий и проволочек. Они вернутся вместе с солнцем. Ожидание во сто крат хуже жары. Все, кто заперт в Атлите, ждут ответа на один и тот же вопрос: когда я выйду отсюда, когда с прошлым будет покончено?

Сейчас в Атлите 170 арестантов, а женщин среди них меньше семидесяти. То же соотношение на дорогах Польши и Германии, Франции и Италии, где царят хаос и неразбериха, то же – в лагерях для перемещенных лиц и на вокзалах, в очередях за водой, документами, ботинками, новостями. То же – на утлых скрипучих суденышках, тайно переправляющих в Палестину тех, кто уцелел.

Ничего удивительного в этой арифметике нет. Нацисты подсчитали, что живые мужчины приносят больше пользы, чем мертвые, пусть ненамного, пусть недолго. Поэтому женщин убивали быстрее.

В бараке C рифленая крыша отдает последнее тепло вчерашнего солнца блузкам и юбкам, что привидениями белеют под стропилами. Там же висят джутовые мешки, набитые разного рода спасенными сокровищами: фотоальбомами, книгами, подсвечниками, деревянной посудой, сломанными игрушками, скатертями – милым сердцу хламом.

Вдоль голой дощатой стены – неровный ряд узких коек. На полу валяются тонкие шерстяные одеяла, сброшенные во сне. В углу приткнулась пустая детская кроватка.

В пекарнях Хайфы, где поднимается хлеб, горят огни; булочники наливают себе кофе и закуривают. В кибуце среди сосен Кармеля молочники протирают глаза и натягивают башмаки.

Женщины Атлита спят. Ничто не нарушает их покой. Никто не замечает мягкого дуновения бриза, благословения последней, самой ласковой части суток.

Было бы гуманно продлить эту безмятежность и позволить им отдохнуть еще немного. Но темнота уже пропитана подступающим светом. Птицам остается только возвестить приход нового утра. Глаза начинают открываться.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОЖИДАНИЕ

Теди

Теди проснулась от запаха моря. Он прилетел из-за дюн, минуя уборные, смешиваясь с несвежим дыханием и кисловатым душком, исходящим от тел других девятнадцати девушек в бараке. Она снова закрыла глаза и улыбнулась.