День Праха

Грузовик съехал с шоссе на грунтовую обочину, подняв облако пыли. Ряды виноградных лоз вокруг напоминали Иване американские кладбищенские кресты в Сюрене[4]. В раннем детстве ей довелось провести там, по милости социальных служб, много лет.

Внезапно Марсель заговорил снова, теперь уже громче, чтобы перекричать шумные толчки машины:

— Эту часовню сейчас ремонтируют. Похоже, там рухнули деревянные леса, вот все и обвалилось, и Самуэль попал под обломки свода.

— Думаешь, это просто случайность?

Марсель не успел ответить: грузовики остановились. Рабочие молча по очереди спрыгивали наземь. Ивана не могла точно определить, сколько их, — навскидку около шестидесяти, а вместе с анабаптистами, наверно, добрая сотня работников, готовых весь день напролет корячиться на виноградниках. Марсель, конечно, не был надежным источником информации, но все-таки кое-какие слухи до него доходили. По крайней мере, держась рядом с ним, она могла узнать, как сезонники расценивают эту драму. Но это для начала. Разумеется, Ивана предварительно изучила официальное досье. Однако жандармы в Кольмаре знали очень мало. В настоящее время они склонялись к версии несчастного случая, но ждали заключения экспертов по строительству. Кроме того, полиция допросила Посланников, но ровно ничего не добилась. Те изъяснялись на каком-то заумном языке, одновременно и скупом, и напыщенном.

И тогда прокурор Кольмара Филипп Шницлер вызвал к себе их обоих — Пьера Ньемана и Ивану Богданович, единственных членов ЦРТП (Центра расследования тяжких преступлений) — специалистов по загадочным убийствам с отягчающими обстоятельствами. Только для консультации. И они решили поделить между собой эту задачу: она будет действовать изнутри, он извне.

Посланники и сезонные рабочие становились на свои места, иными словами, строились в шеренгу, лицом к виноградникам, чтобы прослушать утреннюю молитву. Мужчины из Обители были в черных костюмах, белых рубашках и соломенных шляпах; на ногах грубые башмаки на деревянной подошве. Их женщины — в платьях из плотной материи, серых фартуках и кружевных чепцах. Издали анабаптисты походили на американских амишей[5]. Впрочем, и вблизи тоже. Ивана почесала голову (она не переносила эти чепцы) и снова вгляделась в окружающий пейзаж, все более четкий в свете рождавшегося дня; теперь за виноградниками вырисовывались эльзасские равнины и леса — какой приятный сюрприз! Пару месяцев назад по стечению рабочих обстоятельств (довольно мрачных) им довелось побывать в нескольких километрах отсюда, на другом берегу Рейна, в Шварцвальде — Черном лесу.[6] Ивана ожидала увидеть зловещие сосновые чащи и озера с мертвенно-серой водой, от которых стынет кровь в жилах. Ничего подобного. Весь этот район представлял собой живописную, приветливую, типично французскую сельскую местность. Стояла осень, и древесная листва уже была красной, медно-желтой или просто палой, однако пастбища (Посланники также разводили скот) все еще сохраняли сочную шелковистую зеленую траву.

А виноградники и вовсе сияли непередаваемой красотой. Казалось, их ярко-желтые листья затейливо вырезаны чьей-то искусной рукой. Светлые грозди блестели, как золото, а кожица ягод, хотя и сморщенная, казалось, с трудом сдерживала пьянящий нектар, который уже бродил под ней.

Внезапно какой-то бородач, стоявший напротив них, взял слово, обратившись разом к Богу, к земле и к их покорным слугам, то есть к сезонникам, здесь присутствующим.

2

Возблагодарим Господа за землю и небо,
За солнце и дождь, за смену времен года…

Ивана говорила по-немецки, но их хозяева изъяснялись на диалекте шестнадцатого века, не имеющем ничего общего с языком берлинских клубов.

Неизменно услужливые, они снабдили рабочих книжицами с письменным переводом на современный язык молитв, размечавших весь их рабочий день. В этих книжицах указывалось также, в какой момент некоторые фразы следовало произносить хором, притом по-французски.

И никакой пропаганды. Действительно никакой. Они желали только одного — чтобы каждый приобщился к главной истине: плоды их работы — в первую очередь дар Божий. А сборщики винограда — всего лишь посредники между Небесами и землей.

Все повторили хором:

Уповаем на Тебя, Господи, в Тебе надежда наша!

Люди, совершавшие богослужение, ежедневно менялись. В Обители не существовало никакой иерархии. В исключительных случаях Посланники даже позволяли читать молитву кому-нибудь из сезонников.

Возблагодарим Господа за надежду, что Он дарует нам,
Когда мы сеем и пашем
В ожидании урожая.

И все присутствующие снова повторили:

Уповаем на Тебя, Господи, в Тебе надежда наша!

Ивана усердно играла свою роль, исподтишка поглядывая на анабаптистов, стоявших справа, чуть поодаль от шеренги.