День Праха

Козински вытер пот со лба. В исповедальне было холодно, но сейчас его словно жаром обдало. Не будет он доискиваться до сути, и Ньеман это понимал. А если и будет, то лишь для того, чтобы оповестить свое начальство, но уж никак не полицию.

Однако теперь священник пошел в атаку на майора; их лица озарял только голубоватый свет, исходивший от экрана мобильника.

— Что же это творится в нашей долине? У вас есть хоть какой-то след?

Ньеман не ответил. Он смутно чувствовал, что Козински сказал правду. Майор не знал, во что все это выльется, но три загадочные буквы почему-то пробуждали в нем былые детские страхи. Перед чем? Перед бедствиями Ветхого Завета? Перед гневом Божьим? Перед тем, что Ивана называла Das Biest?

Внезапно Ньеман почувствовал жалость к Козински. В конце концов, он не имел никакого права вовлекать беднягу-священника в свои кошмарные дела. Вот приедет Аперги, и уж он-то стойко выдержит этот шок.

Во-первых, потому, что давно уже свыкся с адом.

А во-вторых, потому, что был должником Ньемана.

— Ладно, отец мой, я вам позвоню, — сказал майор, взял свой мобильник и с облегченным вздохом покинул исповедальню. Ему казалось, что он вырвался из клетки, подобной тем, в которых «чернорожие» углекопы спускаются в свои шахты.

61

Что же творилось со светом в шестнадцать часов на Бразонской дороге?

В течение дня он как-то незаметно перешел из трудовой зари в смиренные сумерки. И теперь медленно истаивал, как в тех роскошных цветных фильмах, где замедленная съемка разрушений от природных катаклизмов производит усиленный эффект.

Влажная дымка, которая заволакивала местность все это время, еще не рассеялась — напротив, сгустилась, приняв холодный свинцовый оттенок. Казалось, все вокруг — и дорога, и окрестные поля — запорошено мелкой синеватой пылью, словно где-то поблизости перемалывали железную руду.

Ньеман вел машину, как всегда, не убирая ноги с педали газа и круто сворачивая на каждом вираже. Он развивал эту сумасшедшую скорость по двум причинам. Во-первых, потому, что любил быструю езду. В-вторых, потому, что, превышая скорость, резко тормозя или пролетая на красный свет — словом, нарушая все до одного правила дорожного движения, — он испытывал почти физическое ощущение настоящей жизни, как он, Ньеман, ее понимал. Ему было ненавистно нынешнее время, которое превратилось в сплошную череду предосторожностей.

Да и что он выиграет, если никогда и ничем не будет рисковать?! Главным врагом Ньемана была скука.

Полицейский с горечью предавался этим размышлениям настоящего мачо, как вдруг Стефани Деснос, которую он забрал на полдороге, спросила:

— Вы не могли бы вести машину чуть медленней?

Ньеман снял ногу с акселератора — так душитель разжимает пальцы, стиснувшие горло жертвы. Ему поневоле пришлось признать, что перспектива еще раз увидеть это ничтожество — Циммермана — и снова столкнуться с его некомпетентностью сильно усугубляла владевшее им напряжение. Оставалось только надеяться, что на сей раз врач выполнит свою работу тщательно и добросовестно.

У Деснос зазвонил мобильник. Она включила его только на шестом звонке, когда ей удалось выпутаться из своей куртки и сопутствующей сбруи — пояса, револьвера, фонаря и прочего.

Последовало долгое молчание, размеченное только загадочными «о’кей» и «угу». Непонятно, что все это означало.

— В чем дело? — спросил Ньеман, когда она закончила разговор.

— Это мой коллега, который изучает генеалогию Посланников.

— Ну и?..

— Ничего особенного. По словам чиновника мэрии, на них заведено особое досье, но оно мало о чем говорит. Они сообщают о себе только то, что считают нужным, и большинство из них носит одну и ту же фамилию.

Ньеман предвидел этот вариант и все же надеялся, что в системе защиты анабаптистов обнаружится хоть какое-то слабое место.

— Однако в актах гражданского состояния должны указываться имена родителей, таков закон. И кроме того, есть же еще медицинские карты, которые…

— Вы не понимаете: все это происходит внутри Диоцеза. Женщины там рожают без медицинской помощи, как две тысячи лет назад. Нет истории родов, нет эхографии, ничего нет.

— А социалка?

— То же самое. Официально никто из них никогда ни от чего не лечился. Никогда не получал медицинских предписаний и ни одного евро компенсации за медикаменты.

— Но это же невозможно! Наверняка там были и случаи рака, и сердечные приступы, как у всех людей. А кроме того, ввиду кровосмесительных связей они наверняка подвержены наследственным болезням рецессивного[110] характера.

— В таких случаях, — ответила Стефани, — их пользуют собственные врачи… Ну вот, приехали…

На стоянке по-прежнему было безлюдно. Они припарковались и вышли. Природа все еще занималась сухой уборкой: ледяной ветер бешеными порывами обрушивался на землю, высушивая лужи, словно сворачивал ковры…

Несмотря на эти неистовые атаки, здание больницы держалось стойко. В сумерках ее кирпичные стены приняли оттенок запекшейся крови. Ни в одном окне не горел свет.