День пришельца

Тем временем я познакомился со своими соседями. Сосед за чёрной перегородкой, прозванный мной за глаза Чижиком-пыжиком по первому контакту, оказался не в меру вспыльчивым и неуравновешенным. У него был прекрасный музыкальный слух – когда по утрам мы перестукивались, он идеально воспроизводил предлагаемые мной мелодии песен. Но когда он пытался научить меня своим мелодиям, то выходил из себя, когда я неверно повторял его стук, и тогда чёрная стена напоминала собой вертикально повёрнутую поверхность озера во время буйства стихии. Кажется, это были не мелодии, а нечто вроде азбуки Морзе, но я и земную азбуку Морзе не знал, что уж говорить о галактической.

Сосед же с белой равнины оказался чрезвычайно медлительным и флегматичным и нечасто показывался мне на глаза. Он оказался тем самым белесым туманом над равниной, и это я понял только тогда, когда несколько раз увидел его сотканную из тумана бесформенную голову с пустыми круглыми глазницами и провалом рта, вначале принятыми мной за игру теней. Когда игра теней повторяется не раз и не два, то это уже не случайность. Поначалу он, скорее всего, меня не замечал – слишком разная у нас скорость восприятия действительности, и я для него был невидим, как, скажем, человек не видит винт вращающегося пропеллера, одно мельтешение. Но однажды утром я, заметив, что бесформенное лицо туманного соседа вплотную прилипло к прозрачной перегородке, полчаса неподвижно простоял перед ним. И с тех пор у нас вошло в привычку здороваться подобным образом. Утром, в одно и то же время, его лицо прилипало к прозрачной перегородке, а я полчаса неподвижно стоял напротив. Затем я уходил по своим делам, и лицо за перегородкой медленно таяло, чтобы вновь возникнуть следующим утром.

Жизнь вошла в единообразную статическую колею, но мне это нравилось. «Гляделки» над каньоном сильно поубавились, и теперь их было не больше десятка, рассредоточенных по небу в разных местах. Как понимаю, ажиотаж вокруг моей персоны закончился, обыкновенные зеваки удовлетворили своё любопытство, и остались лишь специалисты по формам галактической жизни. Пусть их, меня не убудет.

В то утро я вышел из домика, поздоровался перестуком с одним соседом, постоял перед другим, полил разросшийся цветник с необычными фиолетовыми цветами, искупался в мелководной речке, затем сел в шезлонг и с наслаждением почитал Умберто Эко. Когда пришло время обеда, я оставил книгу в шезлонге и направился в домик. Открыл дверь, шагнул и…

7

И очутился в бюро по найму на работу за границей. Как есть, босиком, в одних трусах.

– Топрый тень! – расплылся в улыбке «Гурвинек», но его глаза за толстыми линзами очков смотрели на меня холодно и беспристрастно. Один к одному как «гляделки» из шестиугольных ячеек.

– Э… – протянул я, неловко переминаясь с ноги на ногу, и попытался открыть дверь позади себя.

Двери не было. Не было даже прямоугольника на гладкой стене, заклеенной фотообоями с изображением ковыльной степи.

– Конттракт саконтшился, – объяснил «Гурвинек» и указал на кресло напротив стола. – Прошу фас, присашивайтесь.

– Но… Но как же…

Я растерянно развёл руками, намекая, что стою в одних трусах. Обратный переход оказался настолько неожиданным, что подействовал подобно электрошоку. В глазах рябило, сознание функционировало на грани потери, движения были дёргаными, почти неподконтрольными.

– Не стоит песпокоиться, – заверил «Гурвинек». – Всё претусмотрено. Фаша отешта стесь. Перите.

Он извлёк из-под стола пластиковый пакет и протянул мне. С трудом соображая, где рукава у рубашки, а где штанины у джинсов, я оделся.

– Присашивайтесь, – повторился «Гурвинек».

Я машинально сел в кресло.

– Осталось выполнить непольшие формальности. – Он положил передо мной листок бумаги и пачку долларов. – Фаша сарплата. Распишитесь.

Я расписался, сунул деньги в карман. Сознание пребывало в ступоре, и слов не было.

– Фсехо фам ттопрохо, – кивнул «Гурвинек», спрятал расписку в стол и повернулся лицом к экрану компьютера.

И мне ничего не оставалось, как встать и выйти на улицу.

В переулке свирепствовал жаркий июльский полдень. Яркое солнце резало глаза, асфальт под ногами плавился, душный городской воздух ватой забивал лёгкие. На Минейре всегда была оптимальная температура и чистый воздух, но это я понял только сейчас. Механически, будто робот, я прошагал к скверику и сел за столик летнего кафе. Официант подал дежурное блюдо – сардельки с тушёными грибами, я вяло поковырялся вилкой, но еда показалась пресной и невкусной. То ли дело на Минейре… Откинувшись на спинку пластикового кресла, я уставился на золочёную рыбку в фонтанчике – чем-то она напоминала золотую рыбку, которую поймал в мутных водах речушки галактической заграницы.

Краем глаза я уловил, как кто-то подсаживается ко мне за столик.

– Привет, Ларионов!

Я повернул голову и увидел всё того же бородача.

– Ну, и как тебе заграницы? – спросил он.