День проклятья

– Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.

Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:

– Я ничего не заметила.

– Но я точно видел. – Я повысил голос.

– Разумеется, видели, – покорно согласилась она. – Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.

«Пусть издевается сколько угодно»

– Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:

– Редко кто не ошибается. – Что?

– Не обращайте внимания, – Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. – Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.

Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани – ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се – рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни – будь медицинских курсах. Я был беспомощен.

– Эй!.. Полковник!

– Да?

– Вы что-нибудь смыслите в медицине?

– Немного.

– Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.

Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:

– Он отлично дышит.

– Но эти хрипы…

– Не хрипы, а храп, – поправила Лиз. – Он спит.

– Вы уверены?

Она не отвела взгляд.

– Уж я-то знаю, как храпит мужчина.

– Ладно, спасибо.

Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.

Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.

Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь – постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…

Так я размышлял несколько минут, пока не осознал, что вижу перед собой, и вскочил на сиденье, ударившись головой о плексиглас.

– Е-мое!

– С вами все в порядке? – окликнула меня Лиз. – Нет!

– Что случилось?

– Голову ушиб. – У меня до сих пор звенело в ушах. – Идите сюда быстрее!

– Зачем? Вы хотите, чтобы я тоже треснулась головой?

– Я хочу показать кое-что! Скорее!

Меня скрутило в приступе кашля, и на целую минуту я отключился. С каждым вдохом казалось, что наступил конец. Я пытался остановиться, но не мог. Грудь разры-вало на куски, слезы текли ручьем.

Открыв глаза, я увидел перед собой обеспокоенную Лиз. Она держала бутылку с водой.

– Спасибо.

Она перешагнула через Дьюка и вздохнула.

– Ладно, что вы хотели показать? Я уперся пальцем в стекло.

– Там кто-то есть.

Она присмотрелась и озадаченно нахмурилась. Потом ее глаза расширились…

Пудра на поверхности стекла ожила. С розовой массой происходило что-то непонятное. Раньше она лишь слегка шевелилась, пересыпаясь, а теперь трепетала, и трепет на глазах переходил в рывки.

– Что это?

– Не знаю. Но оно все время усиливается.

– Усиливается? Неужели нельзя подобрать слово поточнее?

– Как насчет «приближается»?

– Не намного лучше. – Лиз обхватила себя руками. – Становится светлее, правда?

Может, это ветер? – предположила она. – Ветер сдувает пыль? – – Хорошо, если так, но вряд ли.

Я приник к стеклу, напрягая глаза. В розовой пудре что-то шевелилось. По тому, как она смещалась и кружилась, создавалось впечатление, словно там копошатся тысячи крошечных призраков.

И тут все встало на место.

– О Боже! – простонал я.

– Что? – нетерпеливо спросила Лиз.

– Взгляните поближе.

Она наклонилась к стеклу, приглядываясь, и в ужасе отпрянула.

– Насекомые!

Вся наружная поверхность стекла мерцала, переливалась, бурлила. Перед нашими глазами роились миллионы обезумевших насекомых.

– Они едят пудру, – сказал я и, поеживаясь, опустился на сиденье. Тело зудело.

Лиз отправилась в нос корабля, останавливаясь у каждого иллюминатора.

– Они окружают нас!

Я пошел за ней. Поскольку вертолет зарылся носом в дюну, то впереди бурлила лишь тонкая полоска у верхней кромки стекла.

Лиз вздрогнула. Она не могла оторвать глаз от вибрирующей розовой стены за стеклом.

– Они окружают нас! – повторила она.

Я попробовал представить, как сейчас выглядит вертушка с воздуха. Большой розовый сахарный холм среди розовых сугробов, кишащий миллиардами насекомых – крохотных, но совершенных механизмов для пожирания. Я видел мелькающие челюсти, вгрызающиеся в пудру, слышал, как они копошатся, давятся, дерутся…

Я схватил Лиз за плечо.

– Послушайте! Машина герметична?

– Должна быть… О Господи! Днище!

– Разве пол не герметичен?

– Да… Должен быть…

– Ладно. Теперь нам предстоит законопатить каждую брешь, каждую трещинку, какой бы маленькой она ни была.

– Законопатить?

– Я и не знал, что здесь есть эхо. Когда насекомые доберутся до днища, они попытаются проникнуть внутрь!

И попадут сюда голодными! Дьюк и мы – единственные съедобные предметы в этом погребе. Есть у вас что-нибудь, что может остановить этих тварей?

– Н-не знаю. Дайте подумать.

– Думайте. Мне казалось, что эти вертушки оснащены на все случаи жизни.

Лиз собиралась с мыслями.