— Ладно, — выдохнул я с облегчением, почти с покорностью. — Вы убедили меня. Что дальше?
— Ты слишком торопишься, Джим. Мне пришлось быть резким, чтобы заставить тебя прислушаться к моим словам. Надеюсь, ты понимаешь, что я работаю на результат?
Я пожал плечами:
— Да, наверное.
— Вот это и называется настоящим состраданием: я разговариваю с личностью, а не с симптомами.
— О! — вырвалось у меня.
— Как видишь, чтобы вести себя неадекватно, вовсе не обязательно быть ненормальным. Все мы немного сдвинуты в ту или иную сторону. Обычно потому, что не владеем всей информацией. Иногда потому, что другому нас никто не научил. Но в большинстве случаев адекватно мы ведем себя лишь тогда, когда прислушиваемся к тому, что происходит вокруг, и реагируем на то, что мы действительно слышим, а не на то, что послышалось. Вот так человек делает себя нормальным.
— О! — снова воскликнул я, не зная, принимать мне это или нет.
— Я понимаю, — заметил доктор Дэвидсон. — Ты сомневаешься, можно ли согласиться с подобным определением. Это обычная реакция — поспорить и даже оказаться правым, но не надо доказывать свою правоту, Джим. Просто посмотри и постарайся понять, как это можно применить с пользой для себя в сложившихся обстоятельствах. Договорились?
— Хорошо, — сказал я. — Попробую.
— Отлично. Спасибо. — В голосе доктора Дэвидсона послышалось удовлетворение, словно он добился чего-то важного. — Ну а теперь позволь познакомить тебя с последней парочкой аргументов. Язык — концентрированное выражение мыслей, так?
Я кивнул:
— Это аргумент с бородой.
— Кто ясно мыслит, тот ясно излагает, так?
— Конечно.
— Хорошо. Значит, все, что способствует усовершенствованию способностей к общению, одновременно помогает самоисцелению, причем немедленному, как ты и настаиваешь. Например, наша беседа.
— Пока я не чувствую никакого исцеления.
— Я не закончил, — спокойно заметил доктор Дэвидсон. В его голосе мне послышалась усмешка.
Расцепив руки, я откинулся на спинку кресла. Что ж, мы тоже умеем играть в такие игры.
— Конечно, но до сих пор мы занимались только разговорами. Это меня успокаивает, но все остальное в мире — поперек горла.
— Разумеется, коль скоро ты здесь.
— А?
— Ты никогда не замечал, что все беседы, в которых ты участвуешь, имеют нечто общее?
— Что именно?
— То, почему ты здесь. Ты никогда не соглашаешься ни с кем, не так ли?
— Это нечестный прием…
— Разве я обещал быть честным? Но это правда, не так ли? Какой доход ты получаешь от всех этих разговоров, Джим?
— Не понял…
— Ты получаешь прибыль. Коммуникационный канал должен приносить прибыль, иначе ты прекратишь его питание. Знаешь, почему ненормальный вкладывает так много энергии в неверные действия? Да только потому, что они дают отдачу, которую он может распознать. Плохой доход лучше, чем никакого. Разве ты никогда не играл в рулетку? Ненормальные раздражают окружающих по той же причине — они не отходят в сторону после выигрыша. Они просто не понимают, что выиграли, и требуют продолжения игры ради проигрыша, пристают ко всем и вся, пока не добьются своего. Насколько человек ненормален, можно выяснить только одним способом — оценить, насколько ставка соответствует затеянной им игре. Ради чего ты играешь, Джим? Это и будет ответом, сумасшедший ты или нет.
— Будьте вы прокляты!
— Вполне адекватный ответ, — невозмутимо заметил доктор Дэвидсон.
— И ваша медицина тоже.
— Но ты не ответил на вопрос. Какова твоя ставка?
— Черт вас возьми! Да кто вы такой? Что вы прячетесь за занавеской? Кто назначил вас богом?
— Сядь, Джим. — Нет!
— Почему ты так обозлен на мать? Что она сделала?
— Мне ничего, черт побери, а моему отцу сделала! Она причинила ему боль! Она… не заботилась о нем! И сейчас не заботится! Она… — Я замолчал. — Вы — сукин сын и лезете не в свое дело.
— Нет, в свое, Джим. Ты обратился ко мне за помощью, а я просто показал, где твоя рана. Что ты теперь собираешься предпринять?
— Ничего.
— Звучит так же глупо, как и все, что ты говорил до сих пор. Кого ты наказываешь?
— Отношения с матерью, — процедил я, — это мое личное дело.
— У тебя нет никаких отношений с матерью.
— Может, я этого и добивался.
— Я так не думаю, Джим.
— А вас никто не спрашивает. Спасибо и на том.
За что я не люблю скользящие двери — так это за то, что ими нельзя хлопнуть.
Выскочив из комнаты, я вышел на улицу, зашел в аптеку и выложил сотню долларов за флакон «порошка грез».
Мысль была неплохая: отключиться на весь уик-энд — пока не придет время отправляться в стадо.
КАК СТИРАЕТСЯ РАЗУМ
Если вы что-то делаете достаточно часто, это входит в привычку.
— Вот и все. Включаю ваш ошейник, — сказала Флетчер и, повернувшись к монитору на заднем сиденье джипа, набрала что-то на клавиатуре.
Ошейник запищал, причем довольно громко.
— Ну и как мое самочувствие? — поинтересовался я.