День проклятия

— Нет, только светлые волоски. Вы же знаете, что мех — это нервные волокна. Позже мы разобрались, что произошло. Герромицин способен повреждать нервные ткани и у людей. По всей видимости, розовые щетинки наиболее чувствительны. Как бы то ни было, после этого интеллект гастропода стал не выше, чем у обычного земляного червя. Он просто лежал, дергаясь и извиваясь. — Она снова покачала головой, вспоминая. — От его вида тошнило.

— Почему мы не получили отчет? Ведь это могло стать новым оружием!

Флетчер вздохнула и процитировала:

— «Информация о способах борьбы или защиты от хторранского вторжения не должна быть доступной для любой недружественной нации или ее представителей». Это наша политика, и она будет такой до тех пор, пока Альянс не подпишет Объединенный Договор.

— Но это глупо.

— С точки зрения политиков — нет. Когда черви или что-либо иное станут для стран четвертого мира проблемой, с которой они не справятся самостоятельно, тогда подпись на бумажке может показаться им не слишком высокой платой за выживание. Вы удивлены?

— Вы с этим согласны? Флетчер покачала головой.

— Нет, но моту понять. Объединенные Силы проводят политику на грани войны. А что остается делать нам? Почитайте историю: требуется по меньшей мере двадцать лет, чтобы изжить синдром поражения. Есть люди, которые от всей души желают червям сожрать весь четвертый мир.

— А вторжение тем временем ширится?..

— Правильно. Некоторые не видят дальше собственного носа. Но как бы то ни было, — добавила Флетчер, — герромицин нельзя использовать как оружие.

— Почему?

— Вам не понравились бы его побочные эффекты. У червя спустя две-три недели мех начал восстанавливаться, но отрастали в основном красные, пурпурные и черные щетинки. Чем больше темнел мех, тем агрессивнее становился хторр, У него явно менялось мироощущение. В конце концов он стал таким буйным, что его пришлось умертвить. Мы боялись, что не справимся. — Она прищелкнула языком. — Вы, наверное, считаете червей злобными тварями? Накормите парочку герромицином — и увидите, что получится.

Я промолчал. Слишком многое требовалось обдумать. Я и раньше знал, что мех — разновидность рецепторов. На этом было основано действие нашего газа. Но почему поведение червя зависит от цвета нервных волокон?

— Кто-нибудь занимается «шкурой» червей? Флетчер помотала головой.

— Было бы здорово, но мы и так слишком разбрасываемся. Сейчас поставлено около пятнадцати проблем, которыми надо заняться в первую очередь.

— По-моему, это насущнее, если вы собираетесь их приручать.

— М-м-да, — согласилась Флетчер. — Вот почему мы так ищем альбиноса.

Тем временем джип снизил скорость у моста через Ок-лендскую бухту. Флетчер предъявила карточку сканеру, и заграждение разъехалось, пропуская нас. Над пустыми ящиками для дорожного сбора висела огромная предупреждающая надпись:

ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОГО ГУБЕРНАТОРА КАЛИФОРНИИ САН-ФРАНЦИСКО ОБЪЯВЛЕН ЗАПРЕТНОЙ ЗОНОЙ. НАРУШИТЕЛИ НЕСУТ ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПОСЛЕДСТВИЯ.

— Вдохновляющее напутствие, — заметил я.

— Весьма полезное, — парировала Флетчер.

— Почему?

— Я же говорила, что вхожу в Консультативный Совет. Сегодня Сан-Франциско пригоден только для политических игр.

— Простите?

— Это еще одна блестящая идея Агентства. Сан-Франциско мог бы стать отличным островком безопасности — он окружен морем с трех сторон. Но, к сожалению, там очень много руин, которые требуют расчистки, а у нас чересчур много воинствующих ретроградов, готовых грудью заслонить каждый телеграфный столб. Вот губернатор и запретил им появляться там. Мне ежемесячно платят три тысячи — только бы я клялась и божилась, что город по-прежнему остается эпидемическим очагом.

— Разве это не так?

— По правде говоря… так.

Мы перевалили середину моста, и перед нами открылся город, точнее, его останки. Панорама была жутковатой. От Сан-Франциско остался только скелет, все остальное сгорело. Сломанным зубом торчал Транс-Америка-Тауэр, Койт-Тауэр уцелел, но почернел от копоти. Многих зданий я просто не нашел — на их месте лежали развалины и груды кирпичей.

— О Боже…

— Я вас понимаю, — кивнула Флетчер. У меня перехватило дыхание.

— Я видел видеозаписи. Но… даже не представлял… как это страшно.

— Все реагируют так, по крайней мере в первый раз. У меня до сих пор сжимается горло, когда я еду по мосту.

— Там… ничего не осталось.

— Над городом прошел огненный шквал. Эти слова объяснили все.

Флетчер повернула запор рулевого колеса, выдвинула его в рабочее положение и сама повела джип. Автопилот хорош на гладкой дороге, среди развалин он может растеряться. Мы съезжали с моста в зловещей тишине.

— Вы помните Сити-Холл? — спросила Флетчер.

— Да. Перед ним еще была площадь.

— Площадь по-прежнему на месте. Только от Сити-Холла мало что осталось.

Она лавировала по ущелью из стали и кирпича — бывшей Маркет-стрит. Здесь выгорело все, что могло гореть, а некоторые дома буквально расплавились от жара. Я заметил табличку «Управление Сан-Франциско по делам колдовства» и подумал, что едва ли во всей Калифорнии сохранился хоть один колдун.