День разгорается

Сидоров, зло поблескивая глазами, вызывающе возражал хозяину:

— А ты закрывай лавочку! Что на самом деле, плачешься?! Если бы тебе туго было, неужто ты бы крутил это колесо?!

Хозяин со скрытой злобой сбоку поглядывал на Сидорова и, еле сдерживаясь, огрызался:

— Мне вас жалко... Куда вы денетесь без работы? Мое дело вам пропитание дает... Никуда вы без его!

— А ты без нас? — не унимался Сидоров. — Это еще посмотреть надо, кто кого кормит!..

— Кормишь ты меня!.. Ишь, что сказал!.. — ворча отходил хозяин. И никакой прибавки не выходило.

Огородников темнел во время этих разговоров и пререканий и избегал смотреть Сидорову прямо в глаза. Что-то было не совсем понятное во всем, что происходило крутом. Жизнь как будто на-чисто менялась, вот ведь и армия зашевелилась и манифест народ себе добыл, а в повседневном многое остается по-старому. По-старому еле-еле хватает на пищу, и ребятишки сидят на картошке с чаем и не в чем их выпустить на улицу, совсем обносились. И когда Огородников видел своих детей, то тоска сжимала его сердце и он с тревогой озирался кругом: Да полно, изменилось ли что-нибудь к лучшему? Но стоило выйти на улицу, стоило побывать на каком-нибудь собрании, стоило встретить группу возбужденных и веселых солдат, независимо и вызывающе шагавших по городу, как опять накатывала радость и снова вспыхивала бодрящая тревога. И хотелось быть вместе с этими людьми, которые упорно и настойчиво чего-то добиваются и которые непременно добьются своего!

Погашая свои сомнения, Огородников порою робко ввязывался в спор с Сидоровым. Огородникову казалось, что дела на их заводике — это пустяки, это все наладится, а вот главное в другом, в том, что круто и густо заварилось.

— Гляди! — внушал он Сидорову, сам пугаясь своей смелости и решимости. — Гляди, дела-то какие!.. Вот, значит, может, такое доспеется, что будем мы при землице!.. А земля — она все!.. Мне кабы землю, так я все тутака побросал бы да припал бы к ей: роди, родимая! Корми!..

— Земля! — Сидоров исподлобья взглядывал на Огородникова. — За землю все хрестьянство бьется! В этом я не отпорен... Только прежде-то надо здесь все к месту да к порядку поставить, а уж потом и насчет хрестьянского... Без городу ничего не выйдет!.. И ежли нас тут всякие вроде хозяина нашего прижимать станут, то что же это будет!? Пойми! А окромя и то помнить надо — за лучшую долю бьемся, но доля-то и ни с места!..

— На поправку идет... — неуверенно замечал Огородников. — На поправку...

Сидоров действовал на Огородникова угнетающе. При этом рабочем Огородников терял уверенность и начинал сомневаться даже в том, что еще полчаса назад считал непреложным и прочным. Поэтому он торопился отойти от Сидорова, торопился забыть его слова, его хмурый и недоверчивый взгляд.

«Злой парень... — думал он про Сидорова. — Все ему не глянется. Ну его!»

Поэтому же с жадностью вслушивался Огородников в то, что говорили о солдатах, о бунте, и жарко выпытывал у Самсонова о военной забастовке.

— Такие, Силыч, дела! — горел Самсонов, охотно рассказывая приятелю очередные сведения. — Прямо одно удовольствие!.. Сознательность такая, что ай-люли!.. Тут в красных казармах неделю тому назад слова социализм как чорт ладана пугались, а теперь я им книжки ношу и листовки, так они их на-расхват рвут у меня!..

— Насчет земли, поди, больше воображают, которые из крестьян? — интересовался Огородников.

— Это уж как водится! Очень загорелись многие, когда прочитали в газетах про то, что в деревнях, в помещичьих усадьбах делается... Придем домой, говорят, вышебем помещиков, отымем землю! Заживем, говорят!..

И в тот день, когда Самсонов, вернувшись домой очень поздно, встревоженно сообщил, что запасных, кажется, в срочном порядке отправляют по домам. Огородников не сразу понял, что это значит. Он даже заметил с удовлетворением:

— Ну, давно пора бы. Затосковал народ!

— Затосковал!.. — проворчал Самсонов. — Конечно, так это и должно бы и быть... А вот только как теперь у нас здесь дела пойдут!

— А что? — встревожился Огородников, почуяв неладное,

— Ты, Силыч, разве не понимаешь: самая большая поддержка рабочим уходит! Солдаты-то вооруженные, начальство растерялось, его можно было так шугануть, что от него и пуху не осталось бы!.. А как уйдут запасные и не останется войск, которые уже сознательные, вот и...

Огородников молча вслушался в слова семинариста. Огородников огорчился. Ах, негладко же все выходит! Очень негладко!..

55