День рождения

Тимергали тоже не по душе пришлись двусмысленные грубые шутки мужчин: «Вот так по глупости и марают честное имя женщины!» Он неодобрительно покачал головой, подтянул ослабевшую подпругу, взял в руки вожжи и сел в сани рядом с Тагзимой.

— Но-о!

Лошадь тронулась.

На скотном дворе Тагзима помогла Тимергали грузить бидоны с обратом в сани.

К телятнику они шли пешком за лошадью, тянувшей сани по блестевшей от солнца дороге. За полозьями оставался сверкающий льдистый след. От взмокших боков лошади поднимался и в воздухе слоился запах конского пота.

На скотный двор возвращались опять вместе. По пути остановились у домика Тагзимы. Тимергали привязал лошадь к дереву.

— Так и живешь одна? — спросил он.

— С кем же еще? — улыбнулась молодая женщина. Ее карие глаза сверкнули на парня. — Не бойся, зайди посиди. В ногах правды нет…

— Скучно, наверно, одной, — сказал Тимергали, чувствуя какую-то неловкость.

— Бывает… — Голос Тагзимы дрогнул. — Если работы много, ничего, жить можно. Устанешь, и сразу падаешь в постель.

В доме все было пропитано запахом молока, масла. На столе в полутемном углу разбросаны детали сепаратора. Это напоминало детство, когда он с матерью, ходил к соседям перегонять молоко. Стоило матери несколько раз провернуть ручку сепаратора, как из одного блестящего краника тонкой струйкой начинали течь сливки, а из другого — обрат. Тимергали любил снимать молочную пену деревянной ложкой и пробовать свежие сливки. Оп так ясно вспомнил это, что ему стало хорошо в доме Тагзимы.

— Я не знал, что у тебя… славно. Могла и раньше в гости пригласить. Значит, ты меня избегаешь, — пошутил Тимергали.

— Скажешь тоже — избегаю! — Тагзима рассмеялась, чтобы скрыть нарастающее волнение: — Разве не сама я сегодня тебе навязалась?! При всех подошла…

— Сегодня по-делу… Понятно… — Тимергали вдруг словно позабыл все на свете. Впервые в жизни он почувствовал, какая горячая кровь бежит у него по жилам, услышал, как в груди стучит сердце, сильнее, сильнее… — Может быть, я тебя чем-нибудь обидел? Мне кажется, что я вижу тебя впервые…

— Не буду я больше скрывать! — Вдруг лицо Тагзимы вспыхнуло жарким румянцем. — Я люблю тебя, Тимергали… Очень люблю… Мы не должны были встречаться, я не хотела, чтобы ты это знал!

Тимергали шагнул к ней. Тагзима вытянула руки и отступила к стене:

— Не надо, не подходи. Мы разные, мы не должны. Но я не могла тебе не сказать, что люблю.

— Не говори так…

— Что ты понимаешь! Ты еще мальчишка. Ведь я старше тебя. Мы не пара.

— Разве это может помешать, цели ты меня… любишь?

— Да. Вот это-то и мешает. У тебя все впереди. Я не хочу быть преградой… Зачем я тебе? Зачем? Побаловаться? Я несчастна. Очень несчастна… Не хочу, чтобы и ты был несчастным… А теперь иди, иди… Милый…

— Не уйду! Теперь я останусь с тобой! Хочешь?

— Нет, не надо. Не хочу. Зачем нам краденая любовь? Зачем?

Тимергали молчал. Ему хотелось шагнуть к ней, обнять, поцеловать. Внутренний голос говорил, ему: «Иди, иди, еще один шаг — и она твоя… твоя…» Но что-то большее, чем страсть, удерживало, и он замер на месте.

— Неужели ты хочешь, чтобы именно теперь мы расстались? — выдавил он из себя. Вспомнив слова старика, с улыбкой добавил: — За мой труд, надеюсь, что-нибудь положено? Хоть покорми. Я заслужил.

Молодая женщина тоже улыбнулась и показала на топчан в темном углу комнаты:

— Хорошо. Да, пока посиди там, подожди. Ладно?

Тимергали, поколебавшись немного, сел на топчан. В голову с новой силой бросилась кровь, лицо горело, молодое тело дрожало в томительном ожидании.

Тагзима принесла ему кусок черного хлеба и чашку кислого молока:

— Подкрепись, наверно, проголодался.

Тимергали поставил еду на скамейку возле стены и, не отводя улыбающихся, жадных глаз, потянулся к женщине.

Она шагнула к нему.

— Милый, ты… — Тагзима обняла его.

Тимергали не дал ей договорить, смело поцеловал ее в губы. Она обмякла, но вдруг, вспомнив что-то, гибким сильным движением высвободилась из его объятий и отскочила назад. Но не успела убежать. Парень схватил ее за руку и снова обнял за талию:

— Тагзима!.. — Он сжимал ее все сильнее и сильнее.

Ее вдруг обдало жаром стыда за собственное легкомыслие. Мысль о дурной молве, ходившей вокруг ее имени, внезапно отрезвила ее. Это придало ей силы, и она оттолкнула парня своим сильным, горячим телом:

— Пусти… Пусти же!..

Но потерявший самообладание Тимергали ничего не хотел слышать и тянул ее к топчану.

— Послушай меня, милый, ну послушай…

Однако Тимергали не желал ее слушать. Он вновь пытался поцелуями закрыть рот молодой женщины:

— Тагзима… дорогая…

Тагзима обоими кулаками уперлась парню в грудь:

— Не надо, перестань! — Не сумев образумить Тимергали, Тагзима изо всей силы толкнула его — так, что он не удержался на ногах и во весь рост растянулся на полу. Женщина от неожиданности нервно рассмеялась, но затем, оборвав свой смех, строго сказала: — А теперь иди!

Тимергали сразу остыл, ему стало стыдно. Он медленно встал, молча направился к двери. Тагзима не остановила его.

Уходя, Тимергали обернулся и смущенно сказал: