День рождения Инфанты

Инфанта! То было чудовище, самое гротескное чудовище, какое приходилось ему видеть. Не стройное, как другие люди, но горбатое и кривоногое, с огромной, болтающейся головой в гриве черных волос. Маленький Карлик нахмурился — нахмурилось и чудовище. Он засмеялся — засмеялось и оно и опустило руки точь-в-точь, как он сам. Он отвесил чудовищу насмешливый поклон — и оно ответило ему низким поклоном. Он пошел ему навстречу, и чудовище двинулось к нему, повторяя каждый его шаг и замирая, когда останавливался он. Маленький Карлик вскрикнул от изумления и побежал к чудовищу, и протянул руку, и коснулся руки чудовища, и была она холодна как лед. Испугавшись, он опустил руку, и оно повторило его движение. Он хотел было шагнуть вперед, но что-то гладкое и твердое преградило ему путь. Теперь лицо чудовища вплотную приблизилось к его лицу и, казалось, было полно ужаса. Он поднял рукою прядь со лба. Оно сделало то же. Он ударил чудовище, и оно ответило ударом на удар. Он преисполнился ненависти, и оно скорчило в ответ отвратительную гримасу. Он сделал шаг назад, и оно отступило.

Кто это? Маленький Карлик задумался и обвел взглядом комнату. Странно, но все вокруг, казалось, имело своего двойника за этой невидимой стеной, прозрачной как вода. Да, ложу отвечало ложе, а картине — картина. У спящего Фавна, лежавшего в алькове, у дверей был брат-близнец, который тоже дремал, а озаренная солнцем серебряная Венера протягивала руки к Венере, столь же прелестной, как и она сама.

Не Эхо ли это? Однажды маленький Карлик окликнул Эхо в долине, и оно повторило за ним все слово в слово. Может ли оно вторить виду, как вторит голосу? Может ли оно сотворить мир подобий, неотличимый от мира действительного? Могут ли тени обрести цвет, и жизнь, и движенье подлинных вещей? Может ли случиться так, что...

Он содрогнулся и, сняв с груди прекрасную белую розу, обернулся и поцеловал ее. У чудовища тоже была роза, такая же, как у него! Оно так же целовало ее и с омерзительными гримасами прижимало ее к сердцу.

Когда истина осенила его, он издал дикий вопль отчаяния и в слезах рухнул наземь. Так это он — уродливый, горбатый, гнусный на вид монстр. Он и есть чудовище, и это над ним потешались дети, и маленькая Принцесса, которая, как он верил, полюбила его, тоже просто насмехалась над его безобразием и издевалась над его кривыми ножками. Почему не оставили его в лесу, где нет зеркала, способного рассказать ему, как он мерзок? Почему отец не убил его, а продал на позор? Горячие слезы побежали по его щекам, и он разорвал на клочки белую розу. Осевшее на пол чудовище поступило так же и отшвырнуло слабые лепестки. Оно простерлось ниц, и, когда маленький Карлик посмотрел на него, лицо чудовища было искажено болью. Как раненое животное, Карлик со стоном отполз в тень.

В это мгновение с террасы вошла Инфанта со своими спутниками, и, когда они увидели, что маленький уродец лежит и самым фантастическим и абсурдным образом колотит по полу сжатыми кулачками, все так и покатились со смеху и, окружив его, принялись его разглядывать.

— Танцевал он забавно, — сказала Инфанта, — а лицедействует еще забавнее. Право, он представляет не хуже марионеток, хотя, конечно, не так натурально.

И она принялась обмахиваться веером, а потом захлопала в ладоши.

Но маленький Карлик все не поднимал головы, а рыдания его делались все тише и тише, и вдруг он странно вздохнул и схватился за бок. Потом голова его вновь упала, и он остался недвижим.

— Превосходно, молодец! — сказала Инфанта, помолчав. — А теперь танцуй для меня.

— Да! — закричали дети. — Вставай и танцуй, ты ведь такой же ловкий, как барбарийские обезьянки, только куда как потешней.

Но маленький Карлик не отвечал.

И Инфанта топнула ножкой, и позвала своего дядю, который прогуливался по террасе с Камергером и читал последние депеши из Мексики, где недавно учредили Святую Инквизицию.

— Мой смешной маленький Карлик дуется! — кричала она. — Растормоши его и вели ему танцевать для меня.

Дядя и Камергер улыбнулись друг другу и не спеша вошли в комнату, и дон Педро наклонился и похлопал Карлика по щеке вышитой перчаткой.

— Танцуй, — сказал он, — танцуй же, petit monstre[7]. Инфанте Испании и обеих Индий угодно развлечься.

Но маленький Карлик не шевелился.

— Надо его высечь, — устало сказал дон Педро и вышел на террасу.

Но Камергер нахмурился и стал на колени рядом с маленьким Карликом и приложил руку к его сердцу. А потом он пожал плечами, встал и с низким поклоном обратился к Инфанте:

— Mi bella Princesa[8], ваш смешной Карлик никогда больше не будет танцевать. А жаль — ведь он так уродлив, что развеселил бы и самого Короля.

— Почему же он не будет больше танцевать? — улыбаясь, спросила Инфанта.

— Потому что сердце его разорвалось, — ответил Камергер.

И Инфанта нахмурилась, и ее прелестные губки, подобные розовым лепесткам, покривились в очаровательной презрительной гримаске.

— Впредь да не будет сердца у тех, кто приходит со мной играть! — воскликнула она и убежала в сад.