День рождения мертвецов

Кривоногий, большие красные кроссовки, незашнурованные, футболка с «Корн» и поверх нее клетчатая рубаха с оторванными рукавами. Сальные черные волосы, кольцо в брови и кольцо в носу. Осмотрел меня с ног до головы, оскалился:

— Ты чего тут натворил, козел старый?

— Ты Ноа?

Он застегнул ширинку:

— Слушай, старый пердун, я сейчас тебе больно сделаю, ввалился сюда без спросу, понимаешь… — Тут у него отвисла челюсть. — Ты что с дверью сделал, мать твою?

Это был он — его голос я слышал, когда он притворялся отцом Эшли. Тот самый засранец, который сказал мне, что они засиделись допоздна, ели пиццу и смотрели фильмы с Фредди Крюгером.

— Где она?

— Это же наша дверь! Мать шизанется, когда все это увидит.

— ГДЕ ОНА, ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ УРОД?

Попятился:

— Она… она на работе.

— Не твоя мать. Кети. Где моя дочь?

— Ой, твою мать… — Он повернулся и рванул в ванную комнату. И захлопнул за собой дверь. — Ох, мать твою, твою ты мать…

Слабый клацающий звук, как будто защелкнулась маленькая задвижка.

Я открыл ближайшую дверь справа: небольшая кухня, вся заваленная коробками от пиццы и остатками разогретой в микроволновке жратвы, на полу пирамида пустых банок из-под пива.

Следующая дверь: двуспальная кровать, заваленная одеждой, небольшой туалетный столик, превращенный в святилище, набитое кремом для лица, духами и косметикой.

Дверь в конце прихожей вела в гостиную с большим телевизором в углу, коричневым диваном и кофейным столиком: забитая окурками пепельница рядом с пачкой «Ризлы»[93] и пакет с табаком для самокруток.

За четвертой дверью скрывалась еще одна спальня, меньше, чем первая, стены завешаны теми же самыми плакатами, что и у Кети. Только у Ноа не было диснеевской Русалочки.

Смятое покрывало на одеяле, джинсы, футболки, носки и «боксеры» разбросаны по полу… И пара красных трусиков с белыми черепом и скрещенными костями.

Проверил платяной шкаф — Кети в нем не было.

Вернулся к ванной.

Изнутри доносился приглушенный голос:

— Денни, придурок чертов, возьми трубку!

Дверь в ванную слетела с нетель еще легче, чем входная. Она рухнула в ванну, сорвав со штанги штору.

Он взвизгнул и стал пятиться в угол, пока не забрался на крышку унитаза, все время прижимая к груди мобильный телефон. Как будто он мог его защитить.

— Ноа Маккарти?

— Я… Все, что она вам сказала, — это вранье, понятно? Я никогда…

— Ей двенадцать лет, Ноа. Тебе семнадцать, а моей малышке двенадцать. И ЕЕ ТРУСИКИ В ТВОЕЙ ГРЕБАНОЙ СПАЛЬНЕ!

Над раковиной на стене был подвешен аптечный шкафчик. Я схватил его и дернул. Хреновина заскрипела и задрожала, потом — хрясь! — дюбеля, на которых она висела, поддались, все внутри загремело. Достаточно тяжелый, чтобы нанести добротные увечья. И я метнул его в парня.

— Аааааааах!

Ноа пригнулся, закрывая руками лицо, и аптечка врезалась в него. Дверка отлетела, таблетки, зубная паста и ватные шарики разлетелись во все стороны.

Я схватил его за мешковатые джинсы и потянул.

Он рухнул на бачок, и его затылок оставил красную полосу на кафельной плитке над унитазом.

Ноа сопротивлялся, но я не выпускал его. Схватив его за ногу, я вывернул ее и подтянул к краю ванны. Надавил изо всех сил — раздался хруст. Он снова завопил. Удар по яйцам, и вопли прекратились. Потом коленом в лицо. Ударил несколько раз ногами по ребрам, пока не почувствовал, как пара из них сломалась. Потом сломал пальцы на правой руке. Тяжело дыша, сделал пару шагов назад. Ноа свалился на пол рядом с унитазом, из разбитого носа текла кровь, правая рука под неестественным углом прижата к груди, а левая нога вывернута так, как природой и не предполагалось. Лежал, пускал сопли.

Хорошо.

— Где она?

— Ааах… О господи…

— Ну, как оно, Ноа? По прошествии сорока дней и ночей выпустил он голубя, чтобы видеть, не найдет ли тот землю.[94] Что-то вроде этого, а?

Схватил его за ногу — ту, которая не была сломана, и потянул.

Опять вопли.

Вытащил его в холл. Он схватился за дверную раму, но я наступил ему на локоть. Сработало. Всю дорогу до входной двери он плакал, стонал и умолял меня.

Вытащил его на балкон, бросил на перила. Одной рукой схватил за вороник рубашки, другой — за пояс джинсов.

— Кети всего двенадцать, а ты ее насиловал, педофил сучий. ДВЕНАДЦАТЬ!

— Простите, простите, я не…

— Где она? — Я наклонил его и врезал головой по бетонному ограждению.

— Я… я не знаю… пожалуйста…

— Сейчас ты у меня полетишь, Ноа. — Я подтянул его вперед, пока верхняя половина тела не перевесилась через ограждение. — Отпущу тебя, и ты очень быстро землю найдешь, а?

— Я не знаю! Я не знаю! Она была здесь вечером в среду, и все! Господи… Честно! Я не знаю!

На бетон у моих ног потекла жидкость. Не дождь.

Я вздернул мокрый зад Ноа еще выше, и он завопил.

Тут кто-то выскочил из-за угла и остановился на балконе, схватившись рукой за ограждение. Доктор Макдональд. Рот открыт.

— Эш? — Оглянулась через плечо на ступеньки. — Эш, что вы делаете?

— У меня тут Ноа собирается землю искать. — Я потряс его. — Смотри, Ноа, она вон там, видишь?

— ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА!

— Эш, вы не можете этого сделать, это…

— Ей двенадцать лет!