День рождения мертвецов

— Совершенно очевидно, что число имеет какое-то значение. Совсем не часто празднование тринадцатилетней годовщины девочки является поводом для ее похищения и последующих пыточных фантазий без особой причины, что-то должно было случиться с ним, когда ему было тринадцать.

На этот раз, когда она поднесла к губам стакан с вином, она выпила его до последней капли.

— Вас будет тошнить. Вы это знаете, не так ли? — спросил я, наливая себе минералки.

Она взглянула на бутылку, облизала губы, снова наполнила стакан:

— Почему это не работает?

— О-о… дайте только время.

На конце ее вилки раскачивался кусок маринованной селедки.

— Или, возможно, что-то произошло, когда кому-то другому исполнилось тринадцать, а он был младше, это больше похоже на правду. В смысле, для того, чтобы развилась подобная патология, вы должны находиться на ранних стадиях сексуального развития, когда ваши чувства «хорошего» и «плохого», «правильного» и «неправильного», «нормального» и «странного» все еще… все еще под… податливы. — Последнее слово перешло в отрыжку, разбросавшую по всему столу алкоголь и куски маринованной селедки. — Оох, пардон.

Она протянула руку к вину и снова наполнила бокал. В бутылке почти ничего не осталось. Ее щеки стали ярко-розовыми, точно такого же цвета был кончик подбородка.

Я поковырялся в копченом лососе:

— Вам, возможно, пора подумать об отдыхе.

— Мне кажется… Мне кажется, что мы ищем кого-то, кто был травмирован тринадцати… тринадцатилетней девочкой. — Доктор Макдональд закрыла один глаз и налила «Шираз» в мой стакан. Оно вошло почти все, остатки расплескались красными пятнами по белой скатерти. — Или же того, кто не был… травмироваран… тринадцатилетней девочкой в какой-то… в какой-то момент. В «Гордонз» была эта отвратительная корова Кларисса, и она за моей спиной говорила ужас… ужаснейшие вещи.

Я отставил бокал в сторону:

— Можно я попробую догадаться — вы выступили против нее, она поняла, что была испугана так же, как и вы, и вы стали лучшими подругами.

— Нет, она из меня все дерьмо выбила, за мусорными баками, на перемене. — Доктор Макдональд отковыряла вилкой кусок черного пудинга, подняла на уровень глаз и стала, прищурившись, его рассматривать. — Возможно, она сексуально над ним надругалась, или он хо… хотел надругаться над ней, а не она. Но он любил ее, и это все было обречено… Обреченооооооо. А чего вы вино не пьете, а? Вы почему не пьете… ваше вино… не пьете?

— Да, вы уж, пожалуйста, извините нас. — Я протянул визитную карточку. Затем, покопавшись, вытащил двадцатку и тоже протянул. Весьма щедрые чаевые, но если уж быть совсем честным — то, как себя вела доктор Макдональд… Она сидела, склонившись вперед, обняв руками тарелку с чизкейком и упав головой на руки. Кудрявые каштановые волосы разметались по лужице пролитого бренди. И что-то тихо напевала.

Вечно эта проблема с психологами — слишком много времени проводят, копошась в сознании чокнутых насильников, убийц и педофилов, так что даже иногда некоторая часть их «нормального я» стирается.

Я бросил красный пластиковый фолдер в ее сумку, набросил на шею ремень и, просунув руки ей подмышки, поставил на ноги.

Она прекратила петь. Нахмурилась:

— Его обидела светловолосая тринадцатилетняя девочка. Она разбила… она разбила ему сердце. И еще, может быть, руку сломала или ногу. Или еще что-нибудь.

— У вас вся щека в чизкейке. — Отпустил ее. Доктор Макдональд, пошатнувшись, сделала шаг назад. Это было похоже на то, как будто она собиралась врезаться в соседний стол. Я снова схватил ее. — Лучшая на курсе, да?

— А вввам… вам когда-нибудь… тринадцатилетняя девчонка сердце раз… разбивала?

О-о, она ничего не знала.

— Идти можете?

— Готова поспорить, что она это сделала Бьюсь об заклад, она разбила его на две половинки — и наступила на него ногой, как… как на жука.

В ванной блевали. Я лежал на спине на своей койке — подушки под головой, босые ноги на пуховом одеяле — и просматривал фотографии в фолдере доктора Макдональд. Трамадол и напроксен обнимали меня теплыми мягкими руками, и это успокаивало сильнее, чем слабое раскачивание парома.

Еще один взрыв раскатистых рыганий. Потом голос:

— Эш… Эш, придержите мне волосы…

— Нет.

В фотографиях Макдональд, казалось, отсутствовал какой-либо порядок. В самом начале были поздравительные открытки Ханны Келли, но сразу после них шли фотографии Хелен Макмиллан — двенадцатилетней девочки из Данди с подписанными первыми экземплярами книг на тридцать две тысячи фунтов на книжной полке в спальне.

Она уже не была похожа на ту девочку на фотографиях, которые мы нашли у нее в комоде. Сейчас ее сердцевидное лицо и длинную, покрытую синяками шею обрамляли огненно-рыжие завитки кудрей. Нос и щеки были покрыты веснушками, из носа вытекала тонкая струйка крови. Слишком много туши на ресницах — краска смазана и размыта слезами.

Воротник ярко-зеленого пальто разорван сбоку, торчит подкладка. Обе руки за спиной, лодыжки привязаны к ножкам стульев, на джинсах в промежности и на бедрах темные пятна. В верхнем левом углу нацарапана цифра «1».