День рождения покойника

А в этот момент уже прискакал в Кемпендяй последний курьер. Заикается, весь аж сияет от ужаса: «Едут! Вот-вот приедут!»

Врубают тут сирены воздушной тревоги. Наряды милиции выпихивать начинают на обочины представителей трудящихся — у каждого в руке флажок «Миру-мир» или воздушный шарик с Чебурашкой.

Последний чумовоз по трассе проехал — недособранных пьяных из канав выковыривает, заодно и музыку играет: «Сегодня мы не на параде…»

В магазинах на прилавки колбасу из тайников выкладывают. Все, в общем, по первейшему разряду.

Пиргородский забежал на пяток минут домой: исподники сменить, волосок из ноздри выдернуть, улыбочку подработать у зеркала, — вообще, очухаться маленько перед чудесным своим вознесением.

Мандраж, конечно, его колотит. На жену орет. Галстук не завязывается! Не ко времени в сортир потянуло!

Решил по системе йогов пару минут полежать, расслабиться, волю собрать в кулак. Лег на кушетку, закрыл глаза. Я, говорит, спокоен. Я очень, говорит, спокоен. Спокоен…

Тут самое время сказать, что у него, как ни удивительно, и семья даже была. Жена, хорошая женщина, старушка-мать, тоже хорошая женщина, и даже сынишка — на удивление ангельский паренек, года полтора от роду, синеокий такой, кудрявый херувимчик с хулиганскими замашками.

Так вот, этот самый херувимчик-террорист, покуда папаша на кушетке по системе йогов лежал, подковылял к нему как умел и — будильником, которым в ту минуту забавлялся, — бац! Папеньке! По морде! Если хотите точнее — прямо в глаз!! Бац!

Что там дальше происходило, пусть Федор Михайлович описывает: рев, визг и стон стояли, как в горящем зооцирке во время землетрясения.

Будь у Пиргородского в запасе пара хотя бы минут, он бы, конечно, дверь в кладовке выломал, и жену бы с сыном оттудова извлек, и покарал бы, конечно, так образцово и показательно, что содрогнулась бы даже кемпендяйская суровая, видавшая виды земля!

Но — не было у него тех золотых минут.

Уже загремел «Славься!» вокально-инструментальный ансамбль «Дембель-78». Уже жахнули в воздух из своих берданок члены кемпендяйского общества браконьеров-любителей. Уже взмыл в небеса красочный плакат: «Нет нейтронной бомбе!» — влекомый четырьмя тысячами пятьюстами шестьюдесятью презервативами, любовно надутыми пионерами местного Дома юного изобретателя и рационализатора. Уже въехал, короче, гражданин Большой Начальник в кемпендяйские пределы, и вынужден был Пиргородский бежать быстрее лани на пимокатную фабрику, каковую после полуминутного отдыха должен был посетить высокий гость.

Если вас били когда-нибудь будильником по морде, то вы подтвердите, что этот хрупкий, казалось бы, часовой механизм оставляет, как ни странно, довольно варварские кровоподтеки на овале лица, и поэтому нечего особенно удивляться, что, когда в плавном процессе осмотра произнес Большой Начальник свою реплику: «А кому же, интересно, обязана фабрика таким прямо-таки внедрением такого прямо-таки японского технологического процесса?» и в ответ выпихнул коллектив из своих рядов Пиргородского, то Пиргородский гражданину Большому Начальнику не понравился. Больше того, очевидцы сообщают, что высокий гость, опасаясь теракта, даже шарахнулся в сторону, увидав вдруг рядом с собой этакого антипода с аморальным фингалом под глазом, к тому же и оборванного и в мазуте каком-то вывалянного (опаздывая, Пиргородский бежал напрямки — через свалку). Но быстро справился с испугом гражданин Большой Начальник, осерчал, понятно, и сходу залепил речь, тыкая пальцем в сторону Пиргородского, о постоянной необходимости нетерпимости и принципиальности в вопросах моральности, а пуще того, аморальности всех и всяческих членов, невзирая на заслуги, иначе говоря, тщательности общественности в вопросах оценки возможностей роста, передвижений и уж, конечно! во главу угла! — выдвижений…

И хоть никто ничего из этой речи не понял (кроме того, что серчает гражданин Большой Начальник), всем тут стало ясно, что закатилось светило Пиргородского, не успев толком и подняться-то!

И всем тут стало ясно-понятно, что, как говорится, ваши не пляшут, что есть, есть еще на земле и в многострадальных небесах матушка-справедливость, не вовсе сгинула! Просто дремлет она, сердечная, утомившись от забот, на пуховых своих облаках-перинах. Но ведь и просыпается! но ведь и продирает иной раз вежды! но ведь и смотрит же иной раз вниз, на нашу милую землю! — и тогда случаются на этой земле чудеса вроде тех, о которых с присущей мне поучительностью поведал я вам нынче, обожаемые товарищи.

ХЕЛЬСИНКИ — ГОРОД КОНТРАСТОВ

Насчет выпить какой-нибудь вредной гадости внутрь, чем так озабочена вся наша многострадальная держава, — это меня уже никак не колышет. Чего и вам желаю.

Могу, если желаете, поделиться секретами мастерства.

Берите бумагу, берите, если есть, карандаш и конспектировайте на доброе здоровье.

В нашем героическим деле — записали? — самое главное, чтобы вовремя шарахнула тебе по биографии какая-нибудь аховая, сногсшибательная, нервно-психическая катаклизьма. Весь секрет.