— Соседи, это правда, очень даже культурные. Напротив вас дверца — там чиновник живет, в полицейском ведомстве служит, тихий человек. В конце коридорчика — по мясному делу. Всегда будете свежую убоинку иметь. А возле дверей — там и вовсе девушка. К себе не водит, живет тихо-благородно. Тоже можете воспользоваться, хи-хи, ну уж это я шучу.
— Э-эх! — по-купечески гаркнул вдруг Николай Николаевич. Воробей, созерцавший улицу из окна, даже вздрогнул.
— Уговорили! Задатку пока три рубли даю. В оплате, будьте благонадежны, я — человек строгий и аккуратность превыше всего обожаю. Жить, я думаю, мы будем тоже дружно, ась? — и игриво ущипнул хозяйку за бок.
Та зарделась, плечиком повела. «Я — женщина не из каких-нибудь…» — сказала, но польщена осталась знаком внимания несомненно…
Сбегали в лавку, устроили новоселье. В сумерках за колбасой и портером обменивались впечатлениями. Говорливы теперь были оба: так ловко и быстро все устроилось, и главное, не оказалось засады — того, чего больше всего боялись и о чем до поры молчали.
— Обратил внимание на того, кто всю ночь сидел у хозяина?
— …а самовар-то среди ночи ставила…
— Но почему же они решили арестовать его прямо возле дома, да еще ночью?
— И вообще — почему Олсуфьев? За ним ведь ничего нет!
— Обыск был, видишь?.. Столешницу открывали, а забили, дурни, новыми гвоздями…
— И обои слишком уж оборваны…
Потом паузы стали длиннее. Сумерки, да и портер, сказывались. Шуршали тараканы за обоями…
Николай Николаевич вдруг тихо, почти неслышно запел. Воробей стал с готовностью вторить:
Грустная была песня — пророческая. Примеряли к себе. И сомневаться не приходилось: не минует никого чаша сия.
Жить долго рассчитывал либо дурак, либо уже замысливший побег. Об одном думали: только бы умереть
— Ты боишься смерти? — спросил Воробей.
Николай Николаевич раскурил трубку, стал вдруг с невеселым пафосом цитировать по памяти слова, которые каждый из них еще в юности знал назубок:
— Верь мне, Воробей, каждый день убеждает меня в необходимости будущей гибели, которой мы должны купить первую попытку для свободы россиян…
— Ты замечаешь, как изумительно сумерки разжижают кровь?
— Да… А она должна быть, как гласит молва, «чернющая-чернющая».
Воробей вдруг взвился:
— У-у! Дикость какая! Дремучая! Непоколебимая! И какими же мы были глупцами, когда надеялись таких, как дура эта, словом переубедить! Словом! Не-е-ет! Теперь только террор! Об Исполнительном Комитете уже идет слава. Злые мира сего уже трепещут при этом слове: «Исполнительный Комитет». Мы ведь не знаем, сколько преступлений удалось уже предотвратить только потому, что существует он — Исполнительный Комитет — судья, мститель, защитник!
Николай Николаевич добродушно ухмыльнулся:
— Ну и скандал же поднимется, когда ты прочтешь в кружке эту статью!
— Какую статью?
— Ту, из которой читаешь мне сейчас выдержки… — и, заметив, что Воробей готов обидеться, перевел разговор: — А где же наш старикашка? Уж не сбежал ли часом?..
…А тот сидел в десяти шагах, пьян-пьянехонек, цеплялся за перильцы лестницы, размышлял: «Было или не было? Вот в чем вопрос. Рупь с копейками в кармане брякает, это точно. Значит, было? Очень уж дивная матиморфоза однако… Может, спьяну примерещилось? Хе, а на какие тогда деньги пью?»