Внизу, под пригорком, ведьмы свернули в парк, на небольшую полянку. Лика и Танька вооружились лопатами и принялись рыть яму. Продолжая внимательно наблюдать за ними в просвете ветвей, Марья грубо задрала подол своего старинного сарафана и вытащила из-за края чулка мятую пачку сигарет.
— Будешь? — сунула она пачку Ирке и тут же отдернула. — Ой, извини! Тебе еще рано и лучше не надо совсем… А мне уже все равно! — Она звучно щелкнула зажигалкой, выпустило серое кольцо дыма и старательно разогнала его рукой, чтобы не попало на Ирку.
Сквозь завесу ветвей было видно, как девчонки оставили лопаты. Гробик накрыли крышкой, торжественно подхватили на руки. Ритм песни изменился:
весело пела Катерина.
— Накуковать им, что ли, лет сто? — процедила Марья-Кукушка. — Надо же… — Она снова то ли затянулась сигаретой, то ли всхлипнула. — Я, Марья-Кукушка, которая не уберегла своего змея, не уберегла наших детей, — и вдруг символ жизни и смерти, а главное… как они там говорят… Возрождающейся любви! Вещая птица-ворожейка! Стала очень важной персоной… после того, как все умерли… А была баба как баба… Счастливая. Не верь, девочка, любовь не возрождается. Потеряла — не вернешь. — Она опять затянулась.
— Я тоже не уберегла своего змея, — не глядя на Марью, тихо сказала Ирка.
Марья хмыкнула — то ли горько, то ли зло:
— Родственники, как у меня?
— Ага. Родственники. Только его, — процедила Ирка. — И еще богатыри на заставе, с их чувством долга. И мои друзья, которые за меня боятся. Они хотят как лучше… А его забрали… Туда, в его мир. По-плохому забрали. — Ирка стиснула кулаки.
— Ну хотя бы живой… — Марья взмахнула в воздухе сигаретой.
— Живой ли? А если живой — то надолго? — негромко спросила Ирка.
Сквозь поросшие редкими листочками ветки, словно сквозь бледно-зеленый кисейный занавес, видно было, как ведьмочки, взявшись за руки, водят хоровод вокруг крохотного холмика над гробом плетеной кукушки:
Марья-Кукушка бросила окурок на землю, придавила его носком сапога и решительно повернулась к Ирке. Они смотрели друг на друга — вдова одного змея и девушка другого. Та, что уже утратила свое счастье, и та, для которой еще оставалась надежда…
Деревья клонились под ветром, словно пытаясь услышать, о чем говорят эти двое.
Кусты сзади затрещали, будто через них медведь ломился, и на пригорок взбежал запыхавшийся дядька Мыкола.
— Вы… Вы чего тут вдвоем? Ирка! — будто разгневанный морж раздувая усы, он уставился на Ирку.
— Здравствуй, Коля! — слабо улыбнулась Марья. — Давно тебя не видела. У тебя сигаретки не найдется? А то мои кончились! — Она предъявила на ладони смятую пачку.
Дядька Мыкола развел руками:
— Ты ж знаешь — не курю! И тебе охота травиться, Марыся!
— Ох, охота, Коля, иногда так охота! И вешаться, и топиться… Только поздно! Раньше надо было, а теперь что ж… — Марья передернула плечами. Коротко кивнула Ирке и пошла прочь — золотистая коса и темный сарафан еще мелькали между деревьев, потом скрылись за разросшимися кустами.
— Ты навищо ее сюды вызвала? — хватая Ирку за плечо, гневно навис над ней богатырь.
— Руки-и-и… — злобно процедила Ирка, выворачиваясь из его хватки. — И никогда больше так не делайте!
— Ах ты ж нахаба мала! Я доросла людына…
— Возраст — оправдание для хамства? Взрослый — тем более видите себя прилично! — отрезала Ирка.
— Ты мени голову не морочь, видьма! Що Марья-Кукушка тут робыла?
— Пришла посмотреть на свои похороны. Пятьдесят лет не хоронилась, соскучилась, — бросила Ирка.
— А дывыться ей треба було самэ разом з тобою? Дурныком мэнэ считаешь, ведьма? Тилькы не робы выгляд, що не знаешь — саме Марья-Кукушка хранит ключ от ирию!
— Я достаточно хорошо владею своей профессией — во всяком случае, для своего возраста. — Ирка мрачно поглядела на него исподлобья.
— Та що ж вы, видьмы, таки упертые! — совсем по-старушечьи всплеснул руками дядька Мыкола. — Сказано тебе — тут тебя не пропустят, а прорвешься — там караулить будут, сразу перехватят! Живой твой змей, що тебе, мало?
— Откуда знаете, что живой? — быстро спросила Ирка.
— Ну ты спытала! Здоровенное цунами в Японии помнишь?
— Когда ядерную станцию снесло? — уточнила Ирка.