День рождения женщины средних лет

В январе они вполне возможны – некоторая мистика двух новогодий (одна из многих русских мистик). Потом идет длинный плавный спад – до начала лета, когда безумие жизни разыгрывается, как шторм при ясном небе. Однажды видел такое в Адлере: сияло солнце, душное безветрие влажным горячим полотенцем – как после парикмахерского бритья – окутывало лицо, а по морю ходили жуткие горы, бешеная пена грязными клочьями летела, и огромный обломок бревна тоже летел к испуганному берегу... Дальше опять успокоение – вплоть до августа-сентября, а потом снова подъем, и в октябре, как и положено в диапазоне месяца вокруг дня рождения, со мной происходит всё. Как известно, тяжелые болезни и даже окончательное избавление от них очень часто приходятся на месяц вокруг даты рождения – еще одна мистика, не только причем русская. А там снова к Новому году...

Впрочем, все это вздор, поскольку правила такого рода чисто индивидуальные и распространяются строго на одного.

А начал я об этом к тому, что именно в конце мая шестьдесят третьего года я сдавал последний экзамен весенней сессии – теория функций комплексного переменного, ТФКП. Совершенно чудовищный предмет, на экзамен разрешалось легально приходить с учебником толщиной в полтора кирпича, и вместе с доцентом мы пытались по ходу дела что-нибудь понять... Ситуация осложнялась тем, что я мог получать либо повышенную стипендию (при всех пятерках в сессии), либо никакой: для получения обычной стипендии требовалось представить справку, что в семье приходится меньше тридцати рублей на человека в месяц, а у меня приходилось (при военном папе) больше; для повышенной же справки не требовалось. Между тем с первого раза эту клятую ТФКП я сдал на четверку, что лишало меня стипендии за все летние месяцы, то есть двадцать пять на три – семидесяти пяти рублей. Я уговорил Володю (самого молодого доцента нашего мехмата) принять пересдачу...

И сдал, надо сказать без скромности, на настоящую пятерку. Поскольку в ходе ответа вдруг понял то, о чем говорил.

Сдавши, вышел из корпуса и почувствовал – устал все-таки – неодолимую тягу присесть на широкие ступеньки этого нашего корпуса номер три, где в основном учились химики и биологи, но в очумении сессий сдавали экзамены и мы, и даже добросердечные шатенки с романо-германского, что по окончании очередного экзамена создавало дополнительные удобства...

Итак, я присел на ступеньку.

Жарко, пробиваясь сквозь уже нагретые кроны каштанов (дело было на Украине, не в Украине, прошу заметить, а именно на), светило солнце, и ступенька, выщербленная, даже полуразвалившаяся, была теплой. По асфальту ползли колеблющиеся тени листьев. Не оглянувшись, сбежала по ступенькам, чуть вибрируя, филологическая подруга по прозвищу White Horse (по имени продававшегося по семь восемьдесят никому не известного виски, а также в связи с цветом волос и общими размерами). Стало совсем жарко, и я потерял сознание.

В бессознательном состоянии я увидел всё, что должно было произойти и произошло потом: бульвар Сен-Жермен, поблизости от которого мое французское издательство, президента на БТРе с трехцветным флагом, прелестную, горько плачущую женщину и себя, тоже плачущего, но из-за сиротства, и дергающийся ствол крупнокалиберного, и обложки, и милые, нежные лица, и взгляд – неописуемый...

Это было единственное настоящее сверхъестественное событие в моей жизни. Оно объяснялось температурой под сорок два – мы всем курсом сдавали кровь на донорском пункте, шприц был грязный, я заразился болезнью Боткина (инфекционной гепатит). Полгода не пил!

И всё сбылось.

Так что неудачи реформ – это отчасти по моей вине.

Трагедия в том, что всё расходуется, неразменного пятака нет, и кончается, кончается, сходит на нет единственный твой визит к живым.

Прелесть начала полностью поглощается горечью и отчаянием эпилога. Влюбленностъ стремительно летит к раздражению, раздражение – к усталости, это нельзя остановить. Идиотское пожелание – мгновение, зараза, остановись, ты же так прекрасно, тормозни, застынь, полюбуйся на себя в зеркало – вылилось в фотографию и стопкадр. Жизнь катит дальше, варикозные вены ломают кайф телесной близости, друзья уходят в отдельную жизнь, обещающую продление счастья, бесконечный пролог, но неумолимые законы композиции не велят тянуть вступление больше чем на пять процентов общего объема. Умная и глубокая вводная лекция продолжается рутиной подробной информации, делается скучно и пыльно. Сияющая весна мгновенно переходит в липкую жару, в мусор лета.

Боже, ну почему же всё так скоротечно?! Вчера, вчера еще мама велела надеть брюки гольф с застегивающимися под коленом манжетами, шелковую тенниску и сидеть тихо, ждать, пока соберутся все, чтобы идти в гости, где, вероятно... Впрочем, что ж вспоминать... Прошло сорок пять лет, не навспоминаешься уже.