День саранчи (сборник)

Позвольте присесть на минуту,
Мне что-то попало в туфлю,
Я прежде был тоже моложе,
Я молодость вспомнить люблю

[61].

Если слушатели кричали: «Вали отсюда!» - он лишь смиренно улыбался и продолжал свой номер:

Сжальтесь, люди, над моими сединами…

И если бармен или еще кто-нибудь не останавливал его силой, он гнул свое, что бы ему ни говорили. Зато когда ему удавалось разойтись, его слушал весь бар, потому что представление получалось великолепное. Он ревел и шептал, командовал и пресмыкался. Он изображал хныканье девочки, навеки потерявшей мать, а также разнообразные говоры жестоких антрепренеров, с которыми его сталкивала жизнь. Он воспроизводил даже шумы за сценой - чирикая, как птички, возвещающие Зарю Любви, и заливаясь, как свора гончих, когда описывал, как его вечно преследует Злая Доля.

Он заставлял слушателей увидеть воочию, как он начинал: играя Шекспира в аудитории латинского отделения в Кембридже, - отрок, полный радужных надежд и высоких устремлений. Быть с ним, когда он юношей голодал в меблированных комнатах Бродвея - идеалист, желавший лишь подарить свое искусство миру. Стоять с ним рядом, когда во цвете лет он обручался с прекрасной балериной, премьершей у Гаса Сана. Присутствовать при том, как однажды ночью, неожиданно вернувшись домой, он застал ее в объятиях старшего капельдинера. Прощать, как он простил, - по доброте сердечной и во имя великой своей любви. И затем смеяться, с саднящей болью в душе, когда на другую же ночь он нашел ее в объятиях гастрольного агента. Снова он простил ее, и снова она согрешила. Но и тогда он ее не прогнал, нет, - хотя она насмехалась и глумилась над ним и даже ударяла неоднократно зонтиком. И все же она сбежала - с иностранцем, чернявым молодцом из факиров. Оставив ему воспоминания и грудную дочь. Гарри вел за собой слушателей от неудачи к неудаче, когда он, человек не первой молодости, обивал пороги антрепренеров - всего лишь тень прежнего себя. Он, мечтавший сыграть Гамлета, Лира, Отелло, был вынужден стать К° в номере под названием «Нат Пламстон и К° - легкие шутки и разговорный жанр». Он заставлял сопровождать его, когда дрожащим, дряхлым стариком он плелся…

Фей вошла неслышно. Тод хотел поздороваться, но она приложила палец к губам и показала на кровать.

Старик спал. Тод подумал, что его сухая, изношенная кожа напоминает разрушенную эрозией почву. Капельки пота, блестевшие на лбу и на висках, не сулили облегчения. Как дождь, слишком поздно пришедший на поля, они не могли освежить, а предвещали гниль.

Тод и Фей на цыпочках вышли из комнаты.

В передней он спросил, весело ли ей было с Гомером.

- С этим обормотом! - скривившись, воскликнула она. - Скука смертная.

Тод хотел спросить еще кое о чем, но она спровадила его коротким: «Я устала, милый».

16

На другой день, поднимаясь к себе по лестнице, Тод увидел перед дверью Гринеров толпу людей. Они были взволнованы и переговаривались шепотом.

- Что случилось? - спросил он.

- Гарри умер.

Он толкнулся в дверь квартиры. Она была не заперта, и он вошел туда. Труп лежал на кровати, с головой накрытый одеялом. Из комнаты Фей доносился плач. Он тихо постучался к ней. Она открыла, отвернулась и, не сказав ни слова, упала на кровать. Она плакала в вафельное полотенце.

Тод стоял в дверях, не зная, что сказать или сделать. Наконец он подошел к кровати и попытался ее утешить. Потрепал ее по плечу:

- Бедная девочка.

На ней был черный кружевной халат с большими дырами. Когда он наклонился над ней, он ощутил, что ее кожа издает приятный теплый запах цветущей гречихи.

Он отвернулся и закурил. В дверь постучали. Он открыл, ворвалась Мери Доув и сжала Фей в объятиях.

Мери тоже просила Фей быть мужественной. Она выразила это иначе, чем он, и ее слова прозвучали гораздо убедительнее:

- Покажи характер, подруга. Не распускайся, покажи характер.

Фей оттолкнула ее и встала. Она в отчаянии сделала несколько шагов по комнате и снова села на кровать.

- Я его убила, - простонала она.

И Мери и Тод энергично запротестовали.

- Я его убила, слышите?! Я! Я!

Она начала всячески себя поносить. Мери хотела остановить ее, но Тод не дал. Фей начала представляться, и он чувствовал, что если ей не мешать, то она сумеет как-нибудь спрятаться от горя.

- Она выговорится и утихнет, - сказал он.

Покаянным голосом Фей стала рассказывать, что произошло. Она пришла со студии и нашла Гарии в постели. Она спросила, как он себя чувствует, и, не дождавшись ответа, отвернулась от него, чтобы посмотреться в зеркало. Потом стала пудриться и сказала ему, что видела Бена Мёрфи и что если бы Гарри чувствовал себя лучше, Бен, может быть, занял бы его в эпизоде на Бауэри-стрит. Ее удивило, что, услышав имя Бена, Гарри не закричал, как обычно. Он завидовал Бену и всегда кричал: «Да пошел он к черту, я знал его, когда он плевательницы у негров в баре чистил».