Читаем День саранчи полностью

Она попросила разрешения сходить в ванную, и Гомер показал ей дорогу. Потом он на цыпочках вернулся в комнату - посмотреть, как Гарри. Старик дышал шумно, но ровно, и казалось, он спокойно спит. Гомер, не потревожив его, подсунул ему под голову подушку и ушел на кухню. Он зажег газ, поставил кофейник и сел ждать Фей. Он услышал, что она зашла в комнату. Через несколько секунд она вернулась на кухню.

Она виновата потопталась в дверях.

- Хотите кофе?

Не дожидаясь ответа, он налил чашку и подвинул к ней сахар и сливки.

- Я не могла иначе, - сказала она. - Просто не могла.

- Ничего.

Желая показать, что оправдываться не нужно, он начал возиться в раковине.

- Нет, правда, - настаивала она. - Он нарочно смеется, чтобы меня довести. А я не могу, когда он смеется. Просто не могу.

- Да.

- Он ненормальный. Мы, Гринеры, все ненормальные.

Последнюю фразу она произнесла так, словно ненормальность

была заслугой.

- Он плохо себя чувствует, - заметил Гомер, оправдываясь за нее. - Может быть, у него солнечный удар?

- Нет, он ненормальный.

Гомер поставил на стол тарелку имбирного печенья, и она стала есть его со второй чашкой кофе. Нежный хруст, который она при этом издавала, пленил Гомера.

На несколько минут все стихло: Гомер, стоявший у раковины, оглянулся - не случилось ли чего. Она курила сигарету, по-видимому, в глубоком раздумье.

Он попробовал ее развеселить.

- О чем вы думаете? - натянуто осведомился он и почувствовал себя глупо.

Она вздохнула, чтобы показать, как мрачны и безнадежны ее мысли, но не ответила.

- Ручаюсь, вам хочется сладкого. В доме нет ничего, но я могу позвонить в аптеку, и они сейчас же пришлют. А может быть, мороженого?

- Нет, спасибо большое.

- Это совсем не трудно.

- Отец ведь, в сущности, не торговец, - сказала она вдруг. - Он актер. Я актриса. Мать у меня тоже была актрисой - танцовщицей. Театр у нас в крови.

- Я мало бывал в театре. Я…

Он умолк, заметив, что ей не интересно.

- Когда-нибудь я стану звездой, - объявила она, словно вызывая его на спор.

- Конечно, вы…

- В этом - моя жизнь. Ничего на свете мне не нужно - только это.

- Это хорошо - знать, что тебе нужно. Я раньше был бухгалтером в гостинице, но…

- А если не стану, я покончу с собой.

Она встала, поднесла руки к волосам, широко раскрыла глаза и нахмурилась.

- Я не очень часто хожу в театр, - начал оправдываться он, подвигая к ней печенье. - У меня глаза болят от света.

Она засмеялась и взяла крекер.

- Я растолстею.

- Ну что вы.

- Говорят, в будущем году в моде будут полные женщины. Вы верите? Я - нет. Это просто Мей Уэст рекламируют.

Он согласился с ней.

Она говорила и говорила без конца - о себе и о киношных делах. Он смотрел на нее, но не слушал, и всякий раз, когда она повторяла вопрос, требовавший ответа, он молча кивал.

Руки начали беспокоить Гомера. Он тер их о ребро стола, чтобы успокоить зуд, но это только раздражало их. Когда он сцепил руки за спиной, напряжение стало невыносимым. Руки вспухли и горели. Под предлогом мытья посуды он сунул их в раковину под холодный кран.

Когда в дверях появился Гарри, Фей все еще говорила. Он бессильно прислонился к косяку. Нос у него был очень красен, но в лице - ни кровинки, и казалось, костюм стал ему велик. Тем не менее он улыбался.

К удивлению Гомера, они встретились как ни в чем не бывало.

- Ну как, пап, отошел?

- Бодр и весел, детка. Здоров, говорит, как бык, крепок, как дуб, и вообще молодец, как соленый огурец.

Его гнусавый выговор - в подражание прибауточнику из глухомани - вызвал у Гомера улыбку.

- Вы не хотите поесть? - спросил он. - Может быть, стакан молока?

- Да, перекусить бы не мешало.

Фей подвела его к столу. Он пытался скрыть свою слабость, карикатурно изобразив шаркающую походку негра.

Гомер открыл банку сардин и нарезал хлеба. Гарри с преувеличенной жадностью зачмокал губами, но ел медленно и с трудом.

- Жизнь! Лучше бы надо, да некуда, - сказал он, закончив.

Он развалился на стуле и выудил из жилетного кармана мятый

окурок сигары. Фей поднесла ему спичку, и он игриво пустил дым ей в лицо.

- Папа, пора идти, - сказала она.

- Сей момент, дочка. - Он повернулся к Гомеру: - Знатный у вас домишко. Женат?

Фей попыталась его остановить:

- Па!

Он не обращал внимания.

- Холостой, э? -Да.

- Ну-ну. Такой парень…

- Я сюда приехал подлечиться, - нашел нужным сообщить Гомер.

- Не отвечайте на его вопросы, - вмешалась Фей.

- Что ты, что ты, дочка. Я же по-доброму спрашиваю. Я ничего обидного не сказал.

Он все еще изъяснялся с преувеличенно деревенским выговором. Он плюнул воображаемой слюной в воображаемую плевательницу и сделал вид, что перекидывает табачную жвачку из-за щеки за щеку.

Гомеру эта пантомима показалась смешной.

- Одному, в таком большом доме… мне было бы скучно и жутко, - продолжал Гарри. - Вас тут скука не заедает?

Гомер посмотрел на Фей, словно прося совета. Она досадливо нахмурилась.

- Нет, - сказал он, упреждая повторение неприятного вопроса.

- Нет? Ну, прекрасно.

Гарри пустил к потолку несколько колец дыма и критически наблюдал за их поведением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза