День саранчи

Звала она не к наслаждениям, а к борьбе, изнурительной и жесткой - не на любовь, а на смерть. Броситься на нее было бы все равно, что броситься с небоскреба. Такое делаешь с криком. И на ноги встать уже не надейся. Зубы твои вгонит в череп, как гвоздь в тесину, и хребет будет сломан. Вспотеть или зажмуриться - и то не успеешь.

Он еще мог посмеяться над своими метафорами, но смех был ненастоящий, он ничего не разрушал.

Если бы только она позволила, он бы бросился с радостью, чего бы это ни стоило ему. Но он ей был не нужен. Она не любила его, и он не мог содействовать ее карьере. Фей не была сентиментальной и в нежности не нуждалась, даже если бы он был на нее способен.

Одевшись, он торопливо вышел из комнаты. Он обещал быть на вечере у Клода Эсти.

4

Клод, преуспевающий сценарист, жил в большой доме, который был точной копией старинного особняка Дюпюи под Билокси в Миссисипи. Когда Тод ступил на дорожку с самшитовым бордюром, Клод приветствовал его с громадной двухэтажной террасы, разыгрывая роль в духе южной колониальной архитектуры. Он раскачивался с носков на пятки, на манер полковника Гражданской войны, и делал вид, что у него большое брюхо.

Брюха у него не было совсем. Клод был высохший человечек со стертыми чертами и сутулой спиной почтового служащего. Ему подошли бы залосненный мохеровый пиджак и мятые брюки конторщика, но он был одет, как всегда, изысканно. В петлице его коричневого пиджака торчал цветок лимона. Брюки на нем были из красноватого, в шашку, твида ручной выработки, а на ногах - великолепные башмаки цвета ржавчины. Его фланелевая рубашка была кремовой, а вязаный галстук - исчерна-красным.

Пока Тод поднимался по ступеням к его протянутой руке, Клод окликнул дворецкого:

- Крюшону! Да поживее, черная бестия!

Слуга-китаец бегом принес виски с содовой.

Перекинувшись с Тодом несколькими словами, Клод отправил его

к своей жене, Алисе, которая находилась на другом конце террасы.

- Не исчезай, - шепнул он. - Мы собираемся в бордель.

Алиса сидела в двойной качалке с дамой, которую звали миссис Джоан Шварцен. Когда Алиса спросила его, играет ли он в теннис, миссис Шварцен вмешалась:

- Какая глупость - швырять несчастный мячик через сеть, которой надо было бы ловить рыбу, - ведь миллионы голодают, мечтая о кусочке селедки.

- Джоан - чемпионка по теннису, - пояснила Алиса.

Миссис Шварцен была рослая женщина с большими руками и

ногами и квадратными костлявыми плечами. У нее было миловидное личико восемнадцатилетней и тридцатипятилетняя шея, вся в жилах и сухожилиях. Густой рубиновый загар, отливавший синевой, смягчал разительностью контрасты между лицом и шеей.

- Как жалко, что мы не сразу поедем в публичный дом, - сказала она. - Я их обожаю.

Она повернулась к Тоду и захлопала ресницами:

- А вы, мистер Хекет?

- Ты права, душечка, - ответила за него Алиса. - Ничто так не взбадривает мужчину, как веселый дом. Клин клином вышибают.

- Как ты смеешь меня оскорблять!

Она встала и взяла Тода под руку.

- Сопровождайте меня вон туда. - Она показала на группу мужчин, среди которых стоял Клод.

- Проводите ее, ради бога, - сказала Алиса, - она думает, что они рассказывают сальные анекдоты.

Таща Тода за собой, миссис Шварцен врезалась в кружок.

- Похабничаете? - спросила она. - Обожаю похабные разговоры.

Все вежливо засмеялись.

- Нет, мы о делах, - сказал кто-то.

- Не верю. Будто не слышно по вашим гнусным голосам. Ну же, скажите что-нибудь непристойное.

На этот раз никто не засмеялся.

Тод попробовал высвободить руку, но она держала цепко. Наступило неловкое молчание; потом тот, кого она перебила, попытался начать сначала.

- Кинематограф страдает от излишней робости, - сказал он. - Таким людям, как Кумбс, нельзя спускать.

- Совершенно верно, - поддержал другой. - Приезжает такой вот, деньги гребет лопатой, все время ворчит, как тут паршиво, потом работу запорет и возвращается на Восток, рассказывать анекдоты про постановщиков, которых в глаза не видел.

- Боже мой, - сказала миссис Шварцен Тоду громким театральным шепотом, - они и вправду - о делах.

- Пойдемте поищем, кто разносит виски, - предложил Тод.

- Нет. Проводите меня в сад. Вы видели, что лежит в бассейне? - Она потащила его за собой.

В саду было душно от аромата мимозы и жимолости. Из прорехи в синем саржевом небе высовывался зернистый месяц, похожий на огромную костяную пуговицу. Дорожка, вымощенная плитняком и зажатая двумя рядами олеандров, привела к бассейну. На дне у глубокого конца он увидел какой-то массивный черный предмет.

- Что это? - спросил он.

Она нажала ногой выключатель, скрытый в корнях кустарника, и ряд придонных фонарей осветил зеленую воду. Предмет оказался дохлой лошадью, вернее - ее реалистическим, в натуральную величину, изображением. Над чудовищно раздутым брюхом торчали прямые негнущиеся ноги. Похожая на молот голова была свернута набок, и из мучительно оскаленного рта свисал тяжелый черный язык.

- Правда, чудесно? - воскликнула миссис Шварцен, хлопая в ладоши и возбужденно подпрыгивая, как девочка.

- Из чего она сделана?