День Шакала

Уехать он намеревался ненадолго, на день, может, два, это зависело от расписания авиарейсов. Поступить иначе он не мог. А потом собирался все объяснить патрону. Виктор не сомневался, что патрон его поймет, хотя и чертовски рассердится. Его подмывало рассказать обо всем Родину, попросить отпуск на сорок восемь часов, но он чувствовал, что полковник, хотя и прекрасный командир, принимающий близко к сердцу заботы своих солдат, не разрешит ему уехать. Полковник не поймет, что для него Сильвия, а Ковальски знал, что не сможет этого объяснить. Он ничего не мог объяснить на словах. В понедельник утром Виктор тяжело вздохнул, готовясь заступить на вахту. Ему не давала покоя мысль, что впервые за время службы в Иностранном легионе он решился уйти в самоволку.

* * *

Шакал поднялся одновременно с Ковальски и начал готовиться к поездке. Принял душ, побрился, позавтракал. Достал из шкафа футляр с разобранным ружьем, завернул каждый компонент в несколько слоев губчатой резины и перевязал свертки бечевкой. Затем сложил их на дно рюкзака. Туда же легли тюбики с краской, кисточки, брюки из плотной ткани, клетчатая рубашка-ковбойка, носки, башмаки. Сетчатая сумка-авоська уместилась в одном наружном кармане, коробка с патронами – в другом.

Шакал надел полосатую рубашку, черный галстук, серый костюм, черные туфли итальянского производства. Спустился к машине на автомобильную стоянку при отеле, запер рюкзак в багажник, вернулся в фойе, взял корзинку с ленчем, кивнул портье, который пожелал ему счастливого пути, и к девяти часам уже выехал из Брюсселя по автостраде Е40 на Намюр.

Равнина уже купалась в лучах солнца, обещавших жаркий день. Дорожная карта подсказала ему, что до Бастони девяносто четыре мили, и он добавил еще пяток на поиски уединенного местечка в лесах и холмах к югу от городка. Подсчитал, что до полудня без труда одолеет сотню миль, и вдавил в пол педаль газа.

Прежде чем солнце достигло зенита, Шакал проехал Намюр и Марш, приближаясь к Бастони. В маленьком городке, превращенном в руины в 1944 году пушками «королевских тигров»,[18] он свернул на юг. Леса становились гуще, дорога петляла в тени высоких буков и вязов, и все реже полосы солнечного света падали на асфальт.

В пяти милях от города Шакал нашел узкий проселок, ведущий в лес. Еще через милю от него отходил второй. Шакал свернул на него, проехал с десяток ярдов и остановил машину в густом подлеске. Выкурил сигарету, прислушиваясь к бульканью воды в остывающем двигателе, шуму ветра в вершинах деревьев, далекому воркованию голубя.

Не спеша вылез из кабины, открыл багажник, вытащил рюкзак. Снял безукоризненно сшитый серый костюм и положил на заднее сиденье. Надел брюки из плотной хлопчатобумажной ткани. Поменял рубашку и галстук на клетчатую ковбойку, дорогие туфли – на башмаки с толстой подошвой и длинные шерстяные носки, в которые заправил брючины.

Один за другим он развернул компоненты ружья и собрал его. Глушитель и оптический прицел положил в карманы брюк. Двадцать патронов из коробки высыпал в левый нагрудный карман рубашки, единственную разрывную пулю, завернутую в бумагу, осторожно опустил в правый.

Оставив собранное ружье на капоте, вновь вернулся к багажнику и достал дыню, купленную прошлым вечером на брюссельском рынке. Закрыл багажник, положил дыню в рюкзак, где остались лишь тюбики с краской, кисточки да охотничий нож, запер машину и ушел в лес. Часы показывали начало первого.

Через десять минут он нашел длинную узкую поляну. Положив ружье под деревом, он отсчитал сто пятьдесят шагов, затем нашел другое дерево, от которого мог видеть место, где осталось ружье. Выложив содержимое рюкзака на землю, он снял колпачки с обоих тюбиков и начал раскрашивать продолговатую дыню. Верхняя и нижняя части из зеленых стали коричневыми, кольцевая поверхность между ними – розовой. На еще влажной краске указательным пальцем он начертил пару глаз, нос, усы и рот.

Вонзив нож в вершину дыни, чтобы не смазать краску пальцами, Шакал опустил ее в сумку-авоську. Благодаря редкому плетению из тонкой нитки она ни в коей мере не закрывала ни контура дыни, ни нанесенного на ней рисунка.

Затем он глубоко вогнал нож в дерево на высоте семи футов от земли и повесил авоську на рукоять ножа. На фоне зеленого ствола розово-коричневая дыня напоминала парящую в воздухе человеческую голову. Отступив на пару шагов, Шакал придирчиво оглядел результат своих трудов и остался доволен увиденным.

Он навернул колпачки на тюбики с краской и зашвырнул их в лес. Кисточки втоптал в землю. Подхватил рюкзак и направился к ружью.

Установил глушитель и телескопический прицел. Оттянул затвор и вложил в казенник первый патрон. Повернулся к висящей в дальнем конце поляны дыне и прильнул к окуляру. И удивился, какая она большая и четкая. Казалось, он смотрит на голову человека с расстояния не более тридцати ярдов. Он различал нити авоськи, а также нанесенные пальцем разводы, имитирующие основные черты лица.