День Шакала

Первое содержало краткий обзор информации, полученной бюро R3 (Западная Европа) от постоянного резидента в Риме. В нем сообщалось, что Родин, Монклер и Кассон все еще сидят на верхнем этаже отеля и их по-прежнему охраняют восемь человек. Они ни разу не выходили из здания с тех пор, как поселились там 18 июня. R3 направило в Рим дополнительных агентов, чтобы держать отель под круглосуточным наблюдением. Инструкции из Парижа оставались неизменными: следить, но не предпринимать активных действий. У главарей ОАС, засевших в отеле, установился определенный порядок общения с внешним миром (см. депешу римского резидента R3 от 30 июня). Курьером являлся Виктор Ковальски.

Полковник Роллан раскрыл толстую папку, лежащую на столе справа от него, рядом с гильзой от 105-миллиметрового снаряда, выполняющей роль пепельницы и до половины наполненной окурками. Его глаза пробежали депешу R3 от 30 июня, остановившись на искомом абзаце.

Каждый день, указывалось в нем, один из охранников покидал отель и отправлялся на главный почтамт Рима. Там одна из ячеек «до востребования» была зарезервирована на фамилию Пуатье. ОАС не взяла отдельный ящик с ключом, вероятно, из опасения, что его вскроют. Вся корреспонденция для главарей ОАС адресовалась Пуатье и оставлялась у дежурного клерка. Попытка агента R3 подкупить его провалилась. Клерк доложил начальству, и его заменил непосредственный руководитель. Существовала возможность досмотра почты Пуатье итальянской тайной полицией, но инструкции, полученные из Парижа, запрещали сотрудничество с итальянцами. Подкуп почтового клерка не удался, но продолжался поиск выхода на документацию оасовцев. Каждый день корреспонденция, поступающая ночью на почтамт, передавалась охраннику, в котором опознали Виктора Ковальски, в прошлом капрала Иностранного легиона, служившего в Индокитае под началом Родина. Ковальски предъявлял поддельные документы на фамилию Пуатье или письмо, подтверждающее его право на получение корреспонденции. Если Ковальски хотел отправить письма, он ждал у почтового ящика в главном зале, опускал их за пять минут до выемки почты, а затем дожидался, пока всю корреспонденцию, вынутую из ящика, не уносили на сортировку. Попытки вмешаться в процесс отправки или получения корреспонденции ОАС связаны с применением насилия, что запрещено Парижем. Иногда Ковальски звонит по междугородному телефону, но узнать номер, по которому он звонит, или подслушать разговор не удалось.

Полковник Роллан закрыл дело и взял второе из поступивших в то утро донесений. Полиция Метца сообщала о задержании в баре в ходе обычного рейда по проверке документов мужчины, который в завязавшейся драке чуть не убил двух полицейских. Позднее в полицейском участке по отпечаткам пальцев его опознали как дезертира Иностранного легиона, Шандора Ковача, венгра по национальности, покинувшего Будапешт в 1956 году. Как следовало из справки парижской полиции, известного оасовского головореза, разыскиваемого в связи с убийствами полицейских в Алжире в 1961 году. По этим же делам разыскивался и бывший капрал Иностранного легиона Виктор Ковальски.

Роллан нажал кнопку внутренней связи и, подождав, пока в динамике раздастся: «Слушаю, мой полковник», приказал:

— Принесите мне личное дело Виктора Ковальски. Немедленно.

Дело принесли из архива через десять минут, и полковник еще час изучал его, раз за разом возвращаясь к одному и тому же абзацу. А когда многие парижане спешили на ленч, созвал небольшое совещание, пригласив в кабинет личного секретаря, графолога из отдела документации, расположенного тремя этажами ниже, — и двух здоровяков из своей преторианской гвардии.

— Господа, — объявил он, — с помощью одного человека, хотя сейчас его нет среди нас и едва ли он добровольно согласится выполнить нашу просьбу, мы должны составить, написать и отправить письмо.

Глава 5

Поезд Шакала прибыл на Северный вокзал перед ленчем, и на такси он поехал в небольшой, но очень уютный отель на улице де Сюрен, отходящей от площади Мадлен. Хотя по классу этот отель уступал «Д'Англетеру» в Копенгагене или «Амиго» в Брюсселе, у англичанина были причины на то, чтобы остановиться в более скромных апартаментах. Во-первых, он намеревался пробыть в Париже более длительное время. Во-вторых, по сравнению с Копенгагеном и Брюсселем возрастала вероятность встречи с кем-то из тех, кто знал его в Лондоне под настоящей фамилией. На улице он чувствовал себя увереннее в черных очках, мешающих опознать его, к тому же они выглядели вполне естественно в ярком солнечном свете бульваров. Куда большей опасности подвергался он в фойе или коридорах отеля. Менее всего хотел он услышать: «О, как я рад вас видеть», — с последующим упоминанием его настоящей фамилии в присутствии портье, записавшим его в книгу регистрации под фамилией Даггэн.