День славы к нам идет

Сидел на пышном троне
Капет-толстяк в короне.
Народ ему пинка поддал,
Король в испуге побежал…
Корона вмиг свалилась,
Со звоном покатилась.
Эх, тру-ля-ля, эх, тру-ля-ля!
Остались мы без короля…

— Ай да Пьер! — поощрил поэта Доминик. — Какая складная песенка! Неужто, друг мой, ты сам придумал?

— Конечно, дядюшка Доминик. Для меня это сущий пустяк…

— Как это — «на троне»… «Капет в короне»… Ну-ка, повтори еще раз. Мне очень понравилась твоя песенка!

И Пьер не без удовольствия прочитал, а вернее, пропел свои незамысловатые куплеты.

Солнце стояло в зените. В замкнутом дворе, обнесенном стеной, дым еще не рассеялся, висел тяжелым облаком. Негр и его юные друзья вышли из ворот на площадь.

ВОЗВРАЩЕНИЕ МИШЕЛЯ

Доминик увидел своих товарищей — солдат из батальона секции Кенз-Вен и, простившись с Жаном и Пьером, пошел к ним.

— Подожди, Доминик! — остановил его Пьер. — Возьми пистолет. Мне, к сожалению, не пришлось им воспользоваться…

— Так воспользуйся сейчас, — предложил негр. — Пусть это будет салют в честь нашей победы…

— Правильно! Так я и сделаю…

И Пьер, подняв руку с пистолетом, выстрелил в воздух. После чего вернул оружие владельцу. В то утро столько было пальбы, что на этот одиночный выстрел никто не обратил внимания.

Когда приятели остались вдвоем, Пьер сказал:

— Замок взят, король в манеже… Мне здесь больше нечего делать. Пойду домой, расскажу отцу и мачехе, что тут было…

— Да, нужно возвращаться, — согласился Жан. — Но постой… Вон стоят марсельцы. Давай спросим об отце Николетты.

Они подошли к группе федератов из Прованса. Один из них сказал:

— Это тот самый, у кого нашлась в Париже дочка? Я видел его на Королевском дворе. Но что с ним и где он сейчас — не ведаю… Такая была потасовка! Нас разметало в разные стороны. Мы, сынок, потеряли много наших. Говорят — больше двадцати человек…

Жители рабочих окраин подбирали своих раненых и убитых. Они находили их во дворе, на Карусельной площади, в Тюильрийском саду, где стволы деревьев были повреждены, кора вспорота пулями, цветники вытоптаны, а на головы мраморных статуй надеты красные колпаки… Граждане увозили убитых и раненых в свои кварталы.

Но Мишель был здесь, на площади. Он сидел на земле, прислонившись к лафету пушки, и ждал, когда его увезут в госпиталь. Он был ранен в руку, потерял немало крови. Жан с Пьером прошли с другой стороны орудия, почти рядом с марсельцем, но не заметили его. И они так бы и ушли, если бы внимание Пьера не привлекло темное, чугунное, похожее на мяч ядро, валявшееся на брусчатке площади. Он подтолкнул его ногой, и оно покатилось, слегка постукивая по камням. Пьер нагнулся, взял ядро, приподнял и, сгибаясь от тяжести, понес назад, к пушке. Жан тоже вернулся и теперь заметил раненого солдата. Мишель!.. С серым лицом и полузакрытыми глазами, он сидел в накинутом на плечи мундире, прижав к груди правую руку, перевязанную куском окровавленной бумазеи. Левассер наклонился над ним:

— Мишель! Это я, Жан…

Марселец проговорил тихо, не выразив удивления, будто они недавно расстались:

— Это ты, Жан? Хорошо, что пришел. Эта проклятая рука так болит, так ноет… Что-то я совсем ослаб…

— Побудь с ним, — сказал Жан Пьеру. — Я попробую найти повозку. Надо отвезти его к нам домой…

В противоположном конце площади Левассер отыскал колымагу, в которой сидело несколько раненых санкюлотов, как выяснилось, из секции Монтрей Сент-Антуанского предместья. Он попросил распоряжавшуюся здесь женщину, в кофте и юбке из грубого полосатого тика, жену одного из раненых, захватить с собой федерата. Повозка, поскрипывая двумя большими колесами, пересекла площадь и остановилась у пушки, где находились Пьер и Мишель. Марсельца посадили в повозку, и она медленно выехала с площади. Ребята вместе с другими гражданами пошли за этой телегой с высокими деревянными стенками. Ее тащила старая кляча.

Улицы, по которым они двигались, полны ликующих людей. Одно слово у всех на устах — Тюильри! Замок в руках народа! Король и королева — в Собрании, ожидают решения своей участи. Крики, возгласы, веселое оживление. Патриоты обнимаются. Подбрасывают вверх красные колпаки. Все с почтительным уважением смотрят на проезжающую повозку с ремесленниками и рабочими, раненными при захвате дворца.

— Братья! Наши герои! Они пролили свою кровь! Родина их не забудет! Да здравствуют санкюлоты! Да здравствует народ!

Жан решил расспросить раненых, может, они знают что-то об отце. Ведь это люди из Сент-Антуанского предместья, только из другой секции.

— Симон Левассер, столяр? — переспросил один санкюлот. — А кем он тебе доводится?

Жан не стал говорить, что это его отец…

— Знакомый… Из нашего квартала…

— Раз так, то можно сказать. Столяр Симон Левассер убит.

— Не может быть!..

— Увы, убит… Я видел, как в него выстрелил швейцарский офицер и он упал. Пуля пробила голову…