День смерти

– Да, анализ проходит нормально. – Я сидела в своем кабинете и разговаривала с отцом Менаром. Череп из Мемфремагога покоился в пробковом кольце на столе. – Кости удивительно хорошо сохранились.

– Вы можете подтвердить, что мы нашли Элизабет? Элизабет Николе?

– Святой отец, я хотела бы задать вам еще несколько вопросов.

– Что-то не так?

Возможно.

– Нет-нет. Просто мне нужно еще кое-что узнать. У вас есть какой-нибудь официальный документ, где бы указывались родители Элизабет?

– Ее отец – Алан Николе, мать – Эжени Беланже, известная певица того времени. Дядя, Луи-Филипп Беланже, был членом городского совета и выдающимся врачом.

– Хорошо. Есть ли свидетельство о рождении?

Он замолчал, помедлил немного, потом сказал:

– Мы не смогли его найти.

– Вы знаете, где родилась Элизабет?

– Думаю, в Монреале. Ее семья жила там несколько поколений. Элизабет – потомок Мишеля Беланже, который приехал в Канаду в тысяча семьсот пятьдесят восьмом, в последние годы Новой Франции. Семья Беланже всегда активно участвовала в жизни города.

– Ладно. Есть ли запись в больнице, или свидетельство о крещении, или хоть что-нибудь, официально подтверждающее ее рождение?

Снова тишина.

– Она родилась больше полутора столетий назад.

– Записи сохранялись?

– Да. Сестра Жюльена занималась поисками. Но все могло потеряться за такой долгий срок. Такой долгий срок.

– Конечно.

Мы оба замолчали. Я уже собиралась поблагодарить его, но он опередил меня вопросом:

– Почему вы спрашиваете, доктор Бреннан?

– Просто хотела выяснить подробности истории Николе.

Я едва успела положить трубку, как раздался звонок.

– Oui, доктор Бреннан.

– Райан, – в голосе звучало напряжение, – это совершенно точно поджог. И кто бы там ни был, он позаботился, чтобы дом сгорел дотла. Просто, но эффективно. Нагреватель подключили к таймеру, такому же, как ты включаешь на лампах, когда отправляешься на курорт.

– Я не езжу по курортам, Райан.

– Ты слушаешь или нет?

Я не ответила.

– Таймер включал нагревательную плитку. От нее начался пожар, загорелись пропановые баллоны. Многие таймеры сгорели, но мы нашли несколько. Похоже, они должны были включаться через определенные интервалы, но, как только начался пожар, их разорвало.

– Сколько баллонов?

– Четырнадцать. Мы нашли неповрежденный таймер в саду. Наверное, бракованный. Такой можно купить в любом техническом магазине. Проверим его на отпечатки, но вряд ли там что-то есть.

– Катализатор?

– Бензин, как я и подозревал.

– Зачем и то и другое?

– Потому что какая-то сволочь хотела, чтобы дом сгорел наверняка, и не собиралась допускать ошибок. Возможно, преступники знали, что второго шанса не будет.

– С чего ты взял?

– Ламанш взял пробы жидкости из тел в спальне. Токсикологи нашли астрономическое количество рогипнола.

– Рогипнола?

– Давай расскажу. Его называют наркотиком насильников или как-то так, потому что жертва его не чувствует и сваливается на несколько часов.

– Я знаю, что такое рогипнол, Райан. Просто удивилась. Его не так легко найти.

– Да. Здесь можно зацепиться. Рогипнол запрещен в Штатах и Канаде.

«Как и крэк», – подумала я.

– И вот еще что странно. В спальне лежали не Уорд и Джун Кливер. Ламанш говорит, парню примерно двадцать, а женщине около пятидесяти.

Знаю. Ламанш спрашивал мое мнение во время вскрытия.

– И что теперь?

– Мы возвращаемся туда, чтобы обыскать другие два дома. И до сих пор ждем известий от владельца. Прямо отшельник какой-то, затерявшийся в бельгийской пустыне.

– Удачи.

Рогипнол. Что-то вспыхнуло в клетках моей памяти, но, пока я пыталась раздуть огонек, искра погасла.

Я проверила, не готовы ли слайды по делу Пелетье о замученном голодом ребенке. Гистолог сообщил, что они придут завтра.

Потом я час занималась кремированными останками. Они лежали в кувшине с подписанным от руки именем покойного, названием крематория и датой кремации на этикетке. Нетипично для Северной Америки, но о карибской практике я ничего не знаю.

Ни одна частица не превышала в размерах одного сантиметра. Обычное дело. Не многие осколки костей минуют измельчающие машины, которые используют современные крематории. С помощью анатомического микроскопа я смогла идентифицировать несколько частиц, включая целую ушную косточку. Также нашла маленькие кусочки перекрученного металла, скорее всего от зубных протезов. И оставила их для стоматолога.

Обычно взрослый мужчина после пламени и измельчающей машины превращается в три с половиной тысячи кубических сантиметров пепла. В сосуде содержалось около трехсот шестидесяти. В кратком отчете я написала, что кремированные останки принадлежат взрослому мужчине, но помещены в сосуд не полностью. Надежда на определение личности целиком и полностью на Бержероне.

В полседьмого я собрала вещи и ушла домой.