День смерти

Я читала, что человеческий мозг состоит из десяти триллионов клеток. Мои не спали всю ночь, лихорадочно обсуждая одну тему: Пит.

Почему я не открыла дверь своими ключами?

Границы – согласились клетки. Не старая игра вроде «здесь трещина в земле, не переступай через нее», – но установление новых территориальных границ, и реальных, и символических.

Зачем вообще нужен разрыв? Было время, когда я хотела только одного: выйти замуж за Пита и не расставаться с ним до конца жизни. Что изменилось во мне? Я вышла замуж очень юной, но неужели в перспективе я отличаюсь от меня сегодняшней? Или все дело в двух Питах? Неужели Пит, за которого я вышла замуж, такой неответственный? Такой ненадежный? Может, я когда-то считала это частью его обаяния?

«Твои слова похожи на песню Сэмми Кан», – просвистели клетки.

Что привело нас к разрыву? Какой выбор мы сделали? И сделали бы его снова? Кто виноват? Я? Пит? Судьба? Что пошло не так? Или так? Может, теперь я встала на верный путь, а дорога моего замужества привела меня только туда, куда смогла?

«Тяжко», – пожаловались мозговые клетки.

Хочу ли я снова спать с Питом?

Единодушное «да» со стороны клеток.

Но у меня выдался скудный в смысле секса год, заспорила я.

«Интересный выбор слов, – заметили ребята из подсознания, – скудный. Без пищи. Подразумевает голод».

Но был же тот юрист из Монреаля, возразила я.

«Это не то, – заявил мозговой центр, – с тем парнем иголочка едва шевелилась. А с Питом показывала напряжение в красной зоне».

Когда мозг в таком настроении, с ним не поспоришь.

14

В среду утром я только приехала в университет, как зазвонил телефон. К моему удивлению, в трубке послышался голос Райана.

– Прогноз погоды мне не нужен, – вместо приветствия сказал он.

– Около двадцати градусов, и я намазалась солнцезащитным кремом.

– Злая ты все-таки, Бреннан.

Я промолчала.

– Давай поговорим о Сен-Жовите.

– Продолжай. – Я взяла ручку и начала рисовать треугольники.

– Мы узнали имена четверых из сарая.

Я ждала.

– Семья. Мать, отец и сыновья-близнецы.

– Разве мы это уже не выяснили?

Послышался шорох бумаги.

– Брайан Гилберт, двадцать три года, Хайди Шнайдер, двадцать лет, Малахия и Матиас Гилберты, четыре месяца.

Я добавила к первоначальным треугольникам теневые.

– Многие женщины восхитились бы моими способностями.

– Я не такая, как многие женщины.

– Ты на меня злишься?

– А должна? – Я разжала зубы и вздохнула. Он долго не отвечал.

– «Белл Канада», как всегда, не торопится, но в понедельник записи телефонных звонков наконец прислали. Единственный междугородный номер за последний год – на восемь-четыре-три.

Я остановилась на среднем треугольнике.

– Кажется, не только твое сердце в Дикси.

– Здорово.

– Старые времена еще не забыты.

– Где?

– Бофорт, Южная Каролина.

– Ты честно?

– Пожилая леди обожала крутить диск телефона; прошлой зимой звонки прекратились.

– Куда она звонила?

– Скорее всего, домой. Местный шериф сегодня проверит.

– Там жила молодая семья?

– Не совсем. Зацепка в Бофорте заставила меня призадуматься. Звонки поступали регулярно, потом с двенадцатого декабря прекратились. Почему? До пожара оставалось примерно три месяца. Что-то мне это напоминало. Трехмесячный срок. И тут я вспомнил. Именно столько, по словам соседей, жила в Сен-Жовите молодая пара с младенцами. Ты сказала – детям по четыре месяца, значит они родились в Бофорте, а звонки прекратились, когда они переехали в Сен-Жовит.

Я ждала продолжения.

– Я позвонил в «Бофорт мемориал», но там в последний год не рожали мальчиков-близнецов. Попробовал в других клиниках и напал на золотую жилу. Мать припомнили в… – снова шорох бумаги, – в Единой медицинской клинике «Бофорт-Джаспер», на Святой Елене. Это остров.

– Я знаю, Райан.