День Суркова

— Вот только этим и занимался. Приду в Думу, принесу мешок магнитов, молоток у меня там есть, наковаленка маленькая. Товарищи депутаты вопросы решают, за страну кровь проливают, а я магниты колю, как орехи, целый день с утра до вечера.

— Может, вам в ПТУ объясняли? Может, опыты какие ставили или с учителем физики повезло? — ехидничал педагог.

— Я два института кончил. Оба хорошо, — гордо заявил депутат.

— Смотрю, вы опять на личности перешли, — заметил Сурков.

— Короче ты! Интеллигент!

— А короче и не бывает, — продолжил Марк Гаврилович. — Если есть в мире поле, то после разделения оно будет противоположным, и совсем не значит, что обязано объединиться или не может существовать отдельно.

— И не обязано находиться в равновесии, — добавил депутат. — Ты же к этому клонишь, сынок?

— К этому, — согласился Сурков.

— Если бы так на самом деле и было, не существовало бы ни Ада, ни Рая, ни спора. Не было бы ничего.

— А развитие? — спросил Сурков.

— Какое развитие? — поинтересовался Марк Гаврилович.

— Общее развитие. Должно же что-то развиваться.

— Ну ты, сынок, атеист. Нет никакого развития и быть не могло. Технический прогресс придумал Дьявол, эволюцию — Дарвин, таблицу — Менделеев, а научный коммунизм — Марк и Энгельс.

— Хотите сказать, что все это — полная ерунда?

— А ты не видишь? — удивился депутат. — Вокруг посмотри.

— Но мы же вставали по утрам, чистили зубы, причесывались, завтракали.

— Ну и что?

— Как — ну и что? Зачем это все?

— Сурков, — укоризненно посмотрел Иван Иванович, — ты же существуешь?

— Допустим.

— А где же твоя половина? Не надо усложнять. Если бы добро и зло были величинами зависимыми, спора бы вообще не состоялось. К тому же, как ты думаешь, откуда что бралось?

— Как откуда? — не понял Сурков.

— Вот подумайте, молодой человек, — предложил Марк Гаврилович. — Если гипотетически всего лишь на секунду забыть, где мы находимся, и только предположить, будто есть всему оборотная сторона, а они, по вашему убеждению, взаимосвязаны и взаимоисключаемы, что же тогда альтернатива жизни, если не смерть?

— А вы мне вопросами не отвечайте, — надулся Сурков, — собственные варианты не подсовывайте.

— Так его, Сурков, — обрадовался депутат, — по рыжей еврейской морде.

Марк Гаврилович обиделся, но в полемику решил не вступать.

— Если вы считаете, что жизни должна быть альтернатива, — продолжал Сурков, — то необязательно это будет смерть. Ее отсутствие, я имею в виду жизни, и так достаточная альтернатива. Каждый программист знает, что единица — это сигнал, а ноль — его отсутствие. Информация состоит из нолей и единичек, никто же не ищет альтернативы единицы в минус одном.

— Вот именно, Сурков, — потирал руки депутат. — Вот именно, потому что зло — это зло, а его отсутствие есть его отсутствие. Отсутствие добра — зла не означает. Присутствие зла — совсем не следствие, что где-то творится добро.

— Думаете, есть маятники, которые раскачиваются в одну сторону?

— Нет, — согласился депутат, — но ты же сам нашел альтернативу жизни в ее отсутствии.

— Допустим.

— А это значит, что должна быть смерть. Должна быть смерть после жизни, или, по твоим же рассуждениям, никакого смысла в жизни нет.

— Никакого смысла в жизни нет, если смерть отсутствует.

— Правильно, — согласился депутат, — если бы ты умер, и жизнь твоя прекратилась и не вознеслась на небеса или не провалилась в Ад, никакого смысла в этом бы не было.

— Как это не было? — не понял Сурков.

— Альтернативы-то нет! — теряя терпение, повысил голос депутат.

— А смерть что же, по-вашему?

— Да блин, Сурков! Есть жизнь, есть ей альтернатива: смерть или загробная жизнь. Они друг другу — противоположности. Они, по твоему же убеждению, друг друга исключают. Сложи обе величины — и от твоей души мокрого места не останется. Я тебя правильно понял?

— Неправильно. Кто вам сказал, что существует загробная жизнь?

— Как это — кто? Все знают.

— Это не совсем так.

— Вот это новости, — опешил депутат.

— Да, да, — Сурков тянул время, соображая как выкрутиться, но понимал, что заврался.

— Где же, по-твоему, моя душа, Сурков? Этого педагога? А сам ты как?

— Я? Понимаете, товарищ депутат… Умер.

— Видим, — согласился депутат.

— А вы — нет.

Настало время переглянуться депутату и педагогу.

— Там, — Сурков показал под облако, — вас никогда не было. Ваши воспоминания — это игра моего воображения. Вы сами, Рай, это облако. Понимаете, я умер, и пока мой мозг угасает, он создал множество полноцветных образов, таких как Иван Иванович и Марк Гаврилович, Ад и Рай, Господь и Дьявол.

— А мы? — хором спросили педагог и депутат.

— Я же сказал. Вас нет и не было. И не надо на меня обижаться. Просто я в своем сне разговариваю с персонажем своего сновидения и объясняю ему, что оно из себя представляет.

— То есть? — скривил гримасу депутат. — А как же моя жизнь, смерть, суд? Знаете сколько я вам смогу рассказать, какие подробности привести?

— На что мне ваши подробности, если мой же мозг их и выдумывает?

— Вот наглость, а мои мысли?

— Хм, — усмехнулся Сурков, — детский сад, ей Богу.