День свершений.

Тормозят рядом, и этот молодой, белобрысый мне этак ручкой: мол, вот и мы! Рюкзак скинул, присел рядом, рукавом пот с лица вытирает, а сам почти сухой, ну, может, слегка запыхался. Вот дьявольщина, как же это?..

Лота головой тряхнула, улыбнулась — мне! — и к ручью, грязь смывать. А мордатый даже не присел, сразу за трубку. И, разрази меня гром, такой у них вид, будто и не бежали они только что сломя голову, а так, размялись слегка. Ну и ну!..

Сел я, братцы, и морда у меня, наверное, до колен вытянулась — Ян даже заржал. Святая сфера, что же это получается? А Бруно трубку раскурил и спрашивает, словно ничего не случилось:

— Ну, Стэн, куда теперь?

А я сижу столб столбом, язык проглотил. Скажу без хвастовства: мало кто со мной в беге сравнится, спросите любого. И вот я валяюсь, как конь загнанный, а этим хоть бы что, чуть вспотели. И главное: как они на меня вышли, ищейка у них припрятана, что ли?.. Ох, хотелось бы мне знать, где их так натаскали?! Одним словом, недооценил я их, вот что, матерые это ребята. Сопляк я перед ними, и вот это отныне надо зарубить себе на носу!

Ну, ладно, пришел я в себя, рот захлопнул. Гляжу, Лота поднимается, лицо в брызгах, волосы мокрые поправляет. Казалось бы, что особенного — а глаз не оторвать, прямо завораживает! Наваждение какое-то. Потом руку на сфероюг вскинула.

— Там что,— спрашивает,— горы?

— Угу,— говорю,— они самые...— Подумал и добавляю осторожно: — Вот туда и пойдем!

Смотрю, все на меня уставились. Лота глаза прищурила, меня будто ледяной водой окатило.

— А как же столица? — спрашивает тихо.

— Да ты никак струсил, парень? — подает голос Бруно.

Ладно, проглотил я молча, понимаю: завести хотят. Но это они зря, это у них не выйдет. Не на того напали — мне с ними надо жить дружно. Пока.

Встал я — ноги, как бревна дубовые, и говорю:

— Вы, конечно, как знаете, а мне через Станцию путь заказан. В Сферополис можно и через горы — один черт!

Вежливо сказал, спокойно. Бруно головой качает:

— Далековато через горы-то... Время потеряем.

— Ну и оставались бы на Станции,— не выдержал я.— Кругачи бы вас в два счета куда надо доставили!

Старшой и глазом не моргнул, стоит, покуривает. Молодые переглянулись.

— А что,— говорит Ян,— это мысль!

Поглядел я на его физиономию конопатую — не поймешь, всерьез или придуряется. А Лота головой качает.

— Нет уж,— говорит,— лучше со Стэном! Больше увидим.

Черт знает, чего несут?! И этот, мордатый... Далековато, видите ли... Будто не все равно, в какую сторону идти — Зенит же! Другое дело, что в горах трактов нет, там попотеть придется. Но тут уж надо выбирать!

Ну ладно, присел я к воде, стал свои ссадины исследовать. В основном, чепуха, царапины. А вот к затылку не притронуться, шишка там с кулак, кровь вокруг запеклась. Это я о платформу, когда нас там застукали.

Тут Лота подходит, дай, говорит, посмотрю. Буркнул я что-то, мол, пустяки, заживет — не слушает. Запустила пальцы в шевелюру, нащупала рану — легонько-легонько. Застыл я, как пень.

Дед мой мастак был всякие старинные байки рассказывать, про королей там, рыцарей, принцесс... Сказки, одним словом. Так вот, Лота будто оттуда и явилась — в жизни такой красоты не видел, такого совершенства, даже холодок пробирает: да возможно ли?.. Нет, словами не передать — смотреть только да богов славить, что такое чудо сотворили. Забыл я про все: и про боль, и про кругачей, и что дело мое дрянь. Вот ведь как...

Я даже не сразу сообразил, что Бруно меня давно за плечо трясёт: «Очнись, парень!..»

— Что такое? — включаюсь.

— Уходить надо,— говорит спокойно.— Идут сюда.

Тут до меня, наконец, дошло, вскочил, как ужаленный.

— Как идут?.. Кто?..

— Не знаю,— пожимает плечами Бруно.— Наверное — со Станции. Близко уже... У меня слух, парень, как у филина...

ОБИТЕЛЬ

Откуда у него такой слух взялся, я додумывал уже на ходу, как, впрочем, и все остальное. Дунули мы в горы — и вовремя!

Только через первый гребень перевалили — от леса ярдов триста,— как вываливается оттуда видимо-невидимо кругачей, с роту, если не больше. У меня в глазах зарябило — откуда их столько? Пешие, с короткими карабинами, за плечами ранцы. Короче, совсем другая часть, не со Станции.

Не знаю, засекли они нас или нет, только сразу без передыху полезли вверх. И так резво — будто в горах родились. На плечах круглые погончики серебром поблескивают.

Ох, и не понравилось мне все это! Вчера патрули, сегодня кавалерия, теперь еще эти. Неужто все-таки война? Но с кем они в горах воевать собрались, там же и не осталось никого!

Переглянулся я с троицей, головой покачал.

— Плохо,— говорю.— Отсюда один путь — на Седловину. Свернуть некуда.

Ян вниз глянул, потом на меня.

— Ерунда,— говорит презрительно.— Обгоним!

Я ничего не сказал, подъем скомандовал. И хоть устал, как собака, и живот подвело — с утра ни крошки во рту! — а рванул в полную силу, без дураков. Вспомнил я, что за погончики у них на плечах: «серебристые духи» это, вот кто, самые отборные части сфероносцев, личная гвардия экзарха.