— Умеренно, дитя мое! Привязанность детей к родителям очень сильна в первые десять лет жизни, но постепенно она слабеет. И это правильно. Так и должно быть. Остается лишь симпатия, нежность, забота. Я повторю тебе то, что сказал Бран: рано или поздно твоя мама умрет.
Патрик сделал паузу, но на этот раз девочка лишь прерывисто вздохнула.
— Даст бог, это случится не скоро, — мягко добавил он. — Мы все уйдем в свой срок, Фани. Представь, какое огромное горе причинит близким наш уход, если их любовь будет так же огромна, как твоя сейчас. Мы оставляли бы за собой, умирая, выжженное поле тоски, горя и страха перед жизнью. Разве этого ты хочешь для тех, кого любишь, дитя мое?
Девочка украдкой вытерла слезы и помотала головой:
— Я буду учиться справляться со своими чувствами, святой отец.
— Все мы учимся, милая. Поверь мне, быть бессильными заложниками собственных страстей — незавидная участь.
— Кроме вас.
— Что?
Фани поднялась и теперь смотрела на него сверху вниз. Она отчего-то разом стала выглядеть очень взрослой — Патрик даже не успел проанализировать этот неожиданный эффект.
— Кроме вас, святой отец. Ведь вам не нужно учиться не испытывать любви. Вы уже всё умеете. Вы не любите нас — так говорит мама. Оберегаете, учите, заботитесь. Но не любите по-настоящему.
Голос ее, обычно сиплый, вдруг зазвучал четко и звонко.
«Враждебность!» — безошибочно определил Патрик. Враждебность, горе, страх, тоска по архетипическому отцу — настоящего-то она практически не помнила, — и острое желание прикосновения. Патрик мог пойти ей навстречу, мог обнять девочку, но не стал этого делать.
— Твоя мама совершенно права, — сказал он и тоже поднялся. — Именно по этой причине я всё ещё рядом с вами спустя столько лет.
«Надо было добавить, что в этом нет моей заслуги. Меня таким создали».
Патрик разложил одеяла на полках и потёр лоб движением, давным-давно подсмотренным у прапрадеда Фани.
Он начал разговаривать с собой около полувека назад и сперва решил, что это свидетельство подступающей деградации. Однако со временем, видя, что больше никаких свидетельств регресса нет, священник пришел к другой мысли: окруженный людьми, он всего лишь копирует их привычки. Его адаптационные способности были невероятно высоки, куда выше, чем у любой другой модели, за исключением разве что Учителей. Но Учителей после войны не осталось.
«Очеловечиваюсь», — поставил Патрик себе неутешительный диагноз. Достаточно вспомнить собственную реакцию на убежище.
Бункер его ошеломил. Это было прекрасно замаскированное сооружение, рассчитанное человек на двести: огромное бомбоубежище, похожее на провалившийся под землю гигантский вагон. Железобетонный монолит, усиленный балками и арматурной сеткой: знания об устройстве подобных конструкций существовали в памяти андроида, но он и подумать не мог, что увидит одно из них собственными глазами.
Удара ядерной бомбы бункер не выдержал бы, но ядерных бомб в мире больше не существовало.
Когда Патрик узнал о гибели первого поселка, он начал догадываться, зачем нужно убежище. Сорок лет священник надеялся, что всё же ошибся, но когда с востока пришло известие о втором взрыве, сомнений не осталось.
От человека Патрик отличался в том числе тем, что всплывающие в его голове знания воспринимал как должное. Он никогда не подозревал, что между ним и другими андроидами существует связь, и даже не размышлял, есть ли те, другие, — но когда воспоминания умирающего священника брызгами выплеснулись перед его внутренним зрением, Патрик был к этому готов. Информация всплывала постепенно, словно он шел по лестнице в густом тумане и с каждым новым шагом перед ним проявлялись очертания новой ступени.
Он ни с кем не делился открывающейся ему картиной нового мира. На это существовал императивный запрет. Патрик обдумал его и решил, что понял причину. До сих пор все силы людей были целиком устремлены на выживание и поддержание рода, а разговоры о тех, кто, возможно, сумел спастись после катастрофы, велись бесцельно, ради одной лишь болтовни. Не исключено, что расскажи он правду, его подопечные сорвались бы с места в поисках себе подобных.
И погибли.
Так что Патрик держал свои знания при себе.
Однако спасшиеся были.
Пять групп.
Все — в этой части континента. Их отделяло друг от друга не такое уж большое расстояние, но пока оно казалось непреодолимым. Не из-за тягот пути, а потому что сами люди не были готовы. Это тоже была область чистого знания, вложенного извне, и Патрик не подвергал его сомнению.
Каждую группу сопровождал священник. Данный факт наводил Патрика на мысли, что появление его общины именно в этом месте не было случайностью, как и то, что у них с собой оказался андроид в предвитальном сне. Люди как будто договорились, что разделятся и попробуют выживать небольшими группами с помощью духовных поводырей. Он бы мог даже поверить в это, но подобная затея противоречила всякой логике и здравому смыслу.