День Святого Валентина (СИ)

Хотя какого можно требовать делового подхода, если речь идет об Эраклионе? Признаться, Мельхиора начало уже несколько утомлять подобное положение вещей: Джемелл все свои обязательства исполняет честно, а у них там то неурожай репы, то все деньги ушли в турнир, то какие-то рыжие Золушки карты путают. Но деваться от столь бестолкового сотрудничества некуда! И Эраклионцы – никуда не денутся!

– Подход, да? Сестре плюнули в душу, а тебе все – деловой подход?!

– Если и так, то ты же не собираешься все так оставить? Я же тебе счастья желаю, дурочка.

– Правда? А я уж было решила, что возместить убытки от всего этого экспорта и внешних долгов Эраклиона, – принцесса слабо улыбнулась дрожащими губами. – Я попыталась этого так не оставлять, и вот что получилось, даже ты на меня орешь!

– Ошибки надо исправлять, а не посыпать до конца жизни голову пеплом. Так что марш приводить себя в порядок, мы же не хотим выразить неуважение к королеве, если ты примешь ее приглашение в таком виде.

========== Часть 3 ==========

Но зато ты юна и торопишься жить,

Хоть манеры вульгарны и резки.

Ты умеешь смеяться, умеешь любить

И ты знаешь пять слов по-немецки.

Йовин «Оловянная принцесса»

– Блум!!!

Несмотря на упорные попытки покрепче вцепиться в одеяло, а еще лучше – зарыться поглубже в подушку, как в норку, из уютного омута сна все-таки пришлось выныривать, уступив более чем солидной тяге. Солярийская принцесса была ярко выраженным «жаворонком» и не разделять ее убеждений было не то, чтобы чревато какими-то неприятностями, нет, просто бесполезно. Упрямство и трогательное детское легкомыслие сочетались в Стелле таким образом, что она просто не представляла себе существования каких-либо мнений, отличных от собственного. На экзамены бы с таким энтузиазмом лучше вскакивала, право слово!

– Блум, подъем! Тебе принадлежала эта идея с Валентиновым Днем, так что не надейся просидеть в комнате всю организационную подготовку! – энергично включаясь в перетягивание одеяла, продолжала щебетать блондиночка. Даже с зажмуренными глазами Блум мерещились скачущие по комнате солнечные зайчики, наверное, обладая каким-то собственным сознанием повсюду сопровождающие свою любимую фею и служащие еще одним вкладом в умение худенькой девушки, тем не менее, заполнять собой все помещение, в котором оказывалась – от студенческой спальни до огромного тронного зала. Звонкий голос, блеск, жестикуляция… и обращать внимание на что-то или на кого-то еще, когда рядом была Стелла, казалось физически невозможным!

Никакой идеи, кстати, Блум и не думала выдавать. Просто случайно обмолвилась в разговоре с подругами, что есть на Земле, помимо уже знакомого им Хэллоуина, такой праздник – Валентинов день. И уже готова была язык себе за это откусить!

– Поднимайся, тебе говорят! Как я уговорю первокурсниц работать, лишая их при этом возможности увиваться вокруг их любимой героини, а?! – перестав трепать одеяло, Стелла, не позволив подруге опомнится, принялась дергать подругу за ногу.

– Скажи им, что я тоже всех люблю, но не в половине седьмого утра! В это время суток я всех ненавижу! – накрывая голову подушкой, пробурчала Блум, но остатки сна уже слетели окончательно. Почему просыпаться неприятнее всего, когда снится, вроде бы, пакость какая-то, от которой и избавиться не жалко? Но нет, подробности сна после столь бурного пробуждения испарились бесследно, а неприязненное тревожное чувство осталось. А с ним и просто «чудесное», как нельзя более подходящее для подготовки праздника настроение. Обычно Стелла своим блеском и мельтешением всегда улучшала сколь угодно паршивое настроение, но сейчас все это только раздражало. – Я что-то себя неважно чувствую…

Однако для подружки, артистичные способности которой, включающие и симуляцию простеньких ни к чему не обязывающих хворей типа насморка или гастрита – по какому-то трагическому стечению обстоятельств всегда обостряющихся у золотоволосой феи именно во время сессий – порой заставляли рыдать даже завуча Гризельду, столь вялая и мало драматичная отговорка не впечатлила, подергивание за ногу только усилилось. А Блум, кстати, ни на артистизм, ни на симулянтство и не думала претендовать – действительно чувствовала себя паршиво. Не в том смысле, что что-то болело, а так, в общности: ни что-то делать, ни кого-то видеть, ни вставать совершенно не хотелось. Хотя и спать уже тоже… а хотелось свернуться под одеялом калачиком, обняв вместо грелки умилительно сопящего кролика, и чтобы не видел никто и не трогал никто.