День святого Жди-не-Жди

Поль не ответил. Дождь замутузил еще круче, чем обычно. От шквального полива затрещала мостовая.

— Вы не находите, что у меня красивые сапоги? — спросила Эвелина.

В канаве проплыли две кошки.

— Несчастные животные, — сказал Поль. — Трудная у них жизнь, но, кто знает, может, скоро у них между когтей вырастут перепонки.

— А мои сапоги? — спросила Эвелина.

— Кто вам их устроил?

— Зострил. Красивые?

— Зострил продает и ватерпруфы.

— Это эхцентрично.

Мимо прошел кутающийся в холстину Штобсдел.

Он сделал вид, что не заметил мэра. С его усов обильно затекало в уголки губ.

— Я вас компрометирую, — сказала Эвелина.

— Действительно, красивые сапоги, — сказал Поль.

— Постарайтесь убедить знатных лиц, — попросила Эвелина.

Она побежала за своим печеньем. Поль снова привел в действие механизм раскрывалки и вышел из-под укрытия. Догнал Штобсдела.

— Скверная погода, гм? — спросил городской страж.

Иногда он говорил:

— Гадкая погода, гм.

Или так:

— Сегодня плохая погода.

На этот раз он решил (по каким-то своим, невыразимым и необъяснимым причинам) подчеркнуть:

— Скверная погода, гм.

После чего добавил:

— Господин мэр.

Поскольку был при исполнении.

— Может быть, с новолунием распогодится, — добавил он. — Тут достаточно проглянуть крохотному солнечному лучику, чуток бы подсушило, и мы хотя бы недельку передохнули. Черт возьми, это нам бы не помешало. Повсюду вылезли растения.

— Говорят, рядом с Никодемом и Никомедом вырос метровый куст.

— Таки да. Прет со всех сторон. Скоро все наши холмы зарастут лесами. Не говоря уже о хмуре мха на камнях, лишаях лишайника на холмах, плешинах плесени на плетнях и грибах в полевых угробах. А трава, что лезет повсюду, жесткая и зеленая, какой здесь никогда не было: просто катастрофа.

— Ужас, — сказал Поль.

Он посмотрел на башмаки горстража.

— Ну что, теперь у тебя ноги не мокрые?

— Нет, господин мэр. А все благодаря основопролагающему целлофану внутри. Предосторожность бережет от непогоды.

— Зато от этого целлофана у тебя, Штобсдел, наверняка ноги преют.

— Это ушточно, это ушточно, господин мэр. Но поскольку с кончиной матери, будучи бобылем, все это имеет значение сугубо приватное.

— Старый ты мерзавец, — сказал Поль. — Я вот все думаю: и что на меня нашло, когда я восстановил тебя в должности. Пьер правильно сделал, что вычистил тебе рыло.

— Вы слишком добры, господин мэр.

— Я насквозь тебя вижу, шпионская морда.

И Поль, топнув ногой по луже, обрызгал штаны Штобсдела до коленища. И на этом его покинул.

Мэрия очутилась перед ним. Он вошел, потому что был мэр и хотел показать, что мэр он. Предстояло подписывать указы, но они все оказались размокшими, липкими, и перу не удавалось прочертить поверху мэрский гриф.

В силу чего мэр подписал в тот день очень мало указов.

Зато воды было вдоволь.

Манюэль завивал себе усы раскаленными щипцами. Роберт намазывал шевелюру брильянтином.

— Здорово все-таки, — сказал Манюэль. — Вода все течет и течет. Скверная погода.

— Это называется дождь, — сказал Роберт.

Он посыпал опилками лужицу отцовской мочи. С тех пор как отец выиграл главный триумфальный приз Весенника (еще при хорошей погоде), его умственные способности неимоверно ослабли. Выложившись в победном усилии, теперь он уже не мог сдерживать мочевой пузырь.

— Лучше посыпать пеплом, — сказал Манюэль, — не так быстро намокает.

Его усы поднимались дугообразными скобками. От каллипилярной[140] операции шел легкий запашок.

— И как только небо может вмещать в себя столько воды? — удивился Роберт, уткнувшись носом в стекло, чтобы не чувствовать братской гари.

— Все уже, все, — сказал Манюэль. — Я хочу подарить Лаодикее раскрывалку.

— Безумные траты. И вы оба будете выглядеть такими эхстравагантными. Я представляю вас под этой штукой, ха-ха-ха. Дядя разорется, когда узнает, что его дочь стала эхсцентричкой.

— Предоставь это мне.

— Ведь они такие уважаемые люди.

Манюэль потряс усами.

И повторил:

— Предоставь это мне.

В комнату, тюкаясь исстараны фсторону, ввалился отец.

— Так што, будет или нет, — спросил он, — будет праздноваться Жди-не-Жди в этом году?

— А кого это херачит? — отозвался младший.

— Я хочу снова выиграть Весенник, — выдал Бонжан.

— Да брось ты его, — сказал младшему старший.

Отчего заброшенный Бонжан свалился. Дополз до угла, где продолжал что-то злбнбрмтать.

— Поганцы, — зудил бывший триумфатор. — Маленькие поганцы.

Кое-что он все-таки еще понимал.

— Как же беж Жди-не-Жди! Эташнадо! Беж Жди-не-Жди! — ворчал он.

— «Эташнадо», — передразнил старший, — ты только представь себе: Весенник в этом году! Вот умора!

— Если бы он был или если он будет? — спросил Роберт.

— Будет! — заорал Бонжан. — Жди-не-Жди будет! И Весенник будет! И приз будет! И приз выиграет Бонжан! Черт побери, забери и разбери!

— Заколебал, — сказал Манюэль.

— Я выйду с тобой, — сказал младший.

Они оставили Бонжана наедине с его бурчанием, а там, за дверьми шел дождь.

— Круто хлещет, — сказал Роберт, которого, несмотря на продолжительность, это по-прежнему удивляло.

— Отсюда до торговца раскрывалками я успею промокнуть насквозь. А Ты куда?

— Пойду с тобой. Хочу посмотреть.