День цезарей

Сердце у Катона гулко стукнуло; он едва сдерживался, но срываться было недопустимо.

– Чего тебе от меня нужно?

– Твое слово, Катон. Я знаю тебя достаточно, как человека слова и дела, доблести и чести. Редкие качества в нынешнем мире, что, однако, не делает их менее ценными. И я на них полагаюсь. Дай слово, что поможешь мне бежать, и я дарую тебе жизнь твоего сына.

– Не слушай его, парень, – негромко рыкнул за спиной успевший подойти Макрон. – Все свои обещания нам он никогда не сдерживал. Кроме того, ты ведь поклялся его прикончить.

– Я знаю. Но что делать? Луций у него в руках.

Макрон встал рядом с другом и гневно воззрился на Нарцисса.

– Слышь ты, кусок дерьма! Выпусти мальчонку. Деваться тебе все одно некуда, ты это знаешь. Неужто ты всерьез вздумал забрать с собой в Гадес еще и Луция? Вам же с ним не по пути!

– Именно так я и думаю поступить. Если только твой друг не даст мне своего слова. Ну так что, Катон?

Префект, морщась как от боли, смотрел на своего сынишку, на ужас в его распахнутых глазах. Сердце мучительно сжималось; любовь и стремление спасти, оградить своего ребенка от опасности заполоняло все его существо. Сухо сглотнув, он выдавил:

– Даю слово. Только отпусти его.

– Тогда поклянись жизнью своего мальчика. Перед Юпитером великим и всемогущим. Ну?

– Клянусь Юпитером всемогущим и жизнью своего сына, что помогу тебе бежать.

Глаза Нарцисса пытливо прищурились. Секунду-другую помедлив, он убрал руку, и Луций бегом побежал к отцу. Катон подхватил его и порывисто прижал к себе, лаская рукой мягкие кудряшки, запахом которых не мог надышаться.

– Папа, – шептал Луций, доверчиво тычась личиком ему в плечо, – мой папочка.

– Какое трогательное воссоединение, – играя масленой улыбкой, отступил от края пропасти Нарцисс.

И тут во мгновение, не ухваченное ни им, ни Катоном, вперед метнулся Макрон и, схватив Нарцисса за руку, закрутил ее ему за спину. Сановник вякнул и задергался, тщетно скользя сандалиями по траве. Одним шагом Макрон подступил к пропасти и, сделав замах, метнул свою распяленную ношу. Болтая конечностями, Нарцисс с диким погибельным воплем исчез из виду. Центурион, подступив к краю, наблюдал, как вольноотпущенник, отпущенный сейчас на волю в буквальном смысле, с воплями летит с отвесной стены утеса вниз. Вот, уже далеко внизу, его тело грянулось о скальный выступ, отлетело и продолжило падение уже изломленным недвижным тючком, беззвучно шлепнувшись и бесследно канув в ряби морских волн.

– Всё, – одобрительно крякнул ветеран, – теперь точно издох. Хвала богам, мы от него избавились.

– Макрон, я же слово дал! – воскликнул Катон с укоризной. – Сыном поклялся…

Отступив от края на безопасное расстояние, центурион повернулся к другу:

– Ну дал, ну поклялся… Только ведь до этого ты поклялся его убить. А первое слово дороже второго. К тому же я не давал клятв никому. А значит, ни один из нас не внакладе. Я имею в виду нас троих.

Как раз в эту секунду крыши виллы волшебно озарил красноватый сполох утреннего света, на который все трое невольно загляделись.

– День будет знатный, – сказал Макрон и, протянув руку, взъерошил вихры Луцию. – Верно, солдатик?

Но ребенок лишь пригнулся и теснее припал к отцу, просительно сказав ему на ухо:

– Пап, пойдем скорей домой…

Глядя поверх детского плечика, Катон заметил на лице друга радость и вместе с тем легкую ревнивинку. Безусловно, Макрон со свойственной ему сметкой догадался, что бравый дядюшка в глазах ребенка отныне безнадежно уступает место фигуре отца. Оставалось лишь порадоваться за друга.

Макрон прокашлялся, но горло все равно распирал комок.

– Идем отсюда поскорей, Катон. Пока я, язви меня в душу, на слезы не изошел.

Глава 41

– Не самые веселые посиделки, – заметил вполголоса Макрон, оглядывая обеденную залу дворца.

После той схватки на Капреях минуло несколько дней. Из заговорщиков не уцелел никто. Те, кто отказался расстаться с жизнью добровольно, были казнены. В живых высочайшим распоряжением был оставлен лишь Британник. Его Катон доставил с острова вместе с остатками Шестого легиона и преторианских когорт. Возвращение принцепса в Рим прошло тихо, а Нерон объявил, что дарует своему сводному брату прощение и помилование. Такое великодушие изумило и знать, и простонародье. Многие сочли это воплощением устоев золотого века, обетованного новым императором на заре его владычества. В знак своего расположения Нерон возвестил Рим о пире в честь совершеннолетия Британника, который соответственно назывался ближайшим советником, наперсником и наследником императора.