День творения

Тогда Верещагин берет мундштук в этот самый рот – теперь-то уж не заметить просто невозможно, думает он, прикуривает, выпускает клуб дыма, вглядывается в девушек и видит: они смотрят ему в глаза.

«Если цель вашего замужества – блага человечества, тогда выходите замуж по любви, – говорит он с досадой в голосе. – Если же – личное благо, тогда по расчету».

Девушки смотрят на него с уважением. Теперь они видят: перед ними не какой-нибудь деверь или тесть, а человек интеллигентно мыслящий. Но мундштук они не видят. «Как это?»- спрашивают они, не очень хорошо уразумев верещагинскую формулировку. «Почему?» – спрашивают они. «Вы как-то непонятно выразились», – говорят они.

Верещагину хочется сломать мундштук о колено. Он выдергивает его изо рта и говорит, что выразился понятней понятного. Браки по любви, говорит он, всегда очень беспокойные. С такими браками хлопот не оберешься. Это сплошные мучения, вопли, стоны, страдания, отчаяния и разочарования. Но зато от таких браков замечательные дети – умные, красивые и честные. Так что если кто озабочен качеством следующего поколения, то должен жениться по любви – сам пострадает, зато потомки будут что надо. А кому наплевать на будущее благо человеческого рода, кто думает о том, как бы самому прилично прожить, в спокойствии и уюте, тот пусть женится по расчету, подыскав себе удобную пару. «Вот что я имел в виду», – говорит Верещагин.

Слишком длинно говорит. Девушки не любят длинных речей. Они любят длинных мужчин. И высоких речей они не любят. А опять же высоких мужчин. Минута интеллектуального усилия – для них предел. Дальше должны следовать шутки, анекдоты, комплименты, подмигивания, песни, танцы, гитары, растянутые мехи аккордеона, вращение черного стереодиска. А Верещагин, мало того что роста небольшого, еще дирижирует вонючим мундштуком и произносит речи, красота которых испорчена смыслом. И вот лица девушек скучнеют, трое отходят, и среди них – самая красивая.

А одна – из неотошедших – обнаглела: невзрачная, вся в прыщах, как лягушка, а спрашивает: «Меня вы замуж взяли по любви или по расчету?»

И подмигивает при этом: кикимора, ни во что не ставит Верещагина: «По любви или по расчету?»

«По пьянке», – уныло отвечает он.

Вот это уже похоже на шутку. На долгожданную. Оставшиеся смеются громко, ибо изголодались. Оскорбленная кикимора отходит, зато, привлеченные смехом, возвращаются две из ушедших ранее. «Что он сказал? Что он сказал?» – спрашивают они.

«Он сказал: поехали и махнул рукой», – отвечает Верещагин словами когда-то популярной песенки, то есть шутит без всякого смысла, но – какой смех вдруг! Такой громкий, такой продолжительный, что возвращается самая красивая. «Что он сказал?» – спрашивает она и, предвкушая веселье, улыбается своим красивым, мягким, изваянным ртом.

Но тут, круша препятствия, пробирается к Верещагину жених. Он пьян и грозно весел, лицо его пылает буйным каминным огнем, в правой руке у него бокал, в левой тоже.

Он ломится сквозь девушек, разбрызгивая на них крепкий спиртной напиток из бокалов. «Товарищ Верещагин! – произносит он громовым голосом еще издалека. – Товарищ Верещагин, я хочу выпить лично с вами, а потом у меня к вам большой личный вопрос».

Девушки расступаются. Потому что пугаются. «Товарищ Верещагин»- то не какой-нибудь «дядя Ваня» и даже не «Иван Иванович». «Товарищ Верещагин» означает, что шутивший с ними человек не родственничек какой-нибудь, не друг семьи, а начальник, большой начальник – свадебный генерал.

Исчезают девушки. Как ветром сдувает их. В жизни Верещагина всегда так: то они есть, то нет их. Теперь рядом жених – багровый, в капельках пота, с вопросом в беспомощных глазах.

«Товарищ Верещагин, – говорит он, – я тебе сейчас один вопрос задам. Только учти, какой вопрос ни задам, все равно знай – я по любви женился».

«Какой вопрос?»- Верещагин согласен выслушать.

Он поворачивается к парню ухом, демонстрируя внимание и готовность.

Парню трудно называть Верещагина на «ты». Три раза назвал и устал. Хотя видит: Верещагин возражений не имеет, не оскорблен. Но все равно устал.

«Я вас что хочу спросить, – говорит он грустно и внезапно икает, бледнеет вдруг. – Ну, ладно, женился я. Что же, теперь ни на кого и посмотреть нельзя?.. Только учтите, я по любви женился! – кричит он, снова багровея: справился. – Это я просто так спрашиваю. Просто мне надо знать, для общего развития, – теперь все? Какую-нибудь девушку где-нибудь обниму – нельзя, да?»

Верещагин грустно кивает. «Нельзя, – говорит он сочувственно. – На то, брат, и женятся. Жена тебе – уют, а ты ей за это свободу. Она тебе – власть над собой, а ты ей – опять свою свободу». – «Ну и хитрый же вы! – отвечает парень. – Раньше о генах все болтали, а теперь вон куда повернули?»

Он уходит, пошатываясь спиной, прочь – к основанию стола, к началу начал, туда, где сидит, поджидая его, невеста. «Ты не расстраивайся! – кричит он Верещагину, обернувшись на полпути. – Я же по любви женюсь, понял? Так что все в норме!» – опять на «ты» перешел. Отдохнул.