День учителя

Из всех веток московского метро Андрею Ивановичу более всего нравилась «красная». Там всегда ездила интеллигентная публика, перегоны были скорыми, а станции красивыми. Кроме того, эта ветка напоминала ему о том времени, когда он, юный и беззаботный, каждый день приезжал на «Юшку» (станция «Юго-Западная») в институт (так Андрей Иванович называл ленинский пед., несмотря на то что еще в 90-м году тот переименовали в университет). Вспомнилось, как первое время после переселения в Москву, ездя на учебу, он вглядывался в темные окна поезда, иногда останавливавшегося в тоннеле, надеясь разглядеть там гигантских крыс. Кто-то давно рассказывал у них дома, в Заболотске, что в московском метро сложилась настолько безобразная экологическая обстановка, что там появились крысы-мутанты, размером с собаку, которые нападают на работников метро, и уже есть жертвы. Сколько тогда ему было лет? Тринадцать? Или уже четырнадцать? Или даже больше? Вроде бы уже не ребенок, а вот поди ж ты, поверил. Уж больно яркая была нарисована картина! И позднее, став студентом, умом понимая, что история про крыс — полный бред, все равно поглядывал в стекла с надписью «Не прислоняться», надеясь увидеть что-нибудь эдакое. Не увидел. Да, странное было времечко. Молодость, молодость. Как хорошо было прийти тогда, в начале девяностых, в педун к девяти утра. Все в стране рушилось, и никому ни до чего не было дела. Зимой даже дорожки к зданию педа не чистились от снега. Приходилось пять дней в неделю, включая субботу (среда была библиотечным днем), вставать в половине седьмого, чтобы успеть собраться, дойти до метро «Кузьминки», еще минут сорок-пятьдесят проехать под землей до «Юго-Западной», а далее — заложить дополнительных минут десять-пятнадцать, чтобы дойти до здания альма-матер — серо-синего советского долгостроя, в котором еще до завершения отделочных работ начали учить будущих педагогов и которое стало разрушаться, так и не дождавшись окончания строительства. Бывало, что зимой Мирошкин, боявшийся опоздать и приходивший рано, видел глубокий снег, лежавший повсюду вокруг института, и следы в сугробах, протоптанные первыми, наиболее увлеченными студентами, пробиравшимися к пока еще темному зданию, с редкими горящими окнами. (Надо же, он так боялся тогда куда-нибудь опоздать!) Приходилось идти по колено в снегу, в утреннем полумраке, преодолевая бешеные порывы ветра, вольно носившегося по незастроенному Юго-Западу столицы, слушая звенящие на этом ветру разбитые, за редким исключением, фонари и крик ворон, поднимавшихся со стороны Тропаревского парка. Но, преодолев все эти препятствия, человек, как в сказке, оказывался в ином мире, где по-прежнему кого-то волновали вопросы истории, философии и культуры, где каждый день обогащал новыми знаниями, где удавалось уйти на несколько веков в прошлое и отвлечься от того кошмара, который творился за стенами учебной аудитории. К тому времени для Мирошкина, уже начавшего разочаровываться в возможностях истории стать «точной наукой», этот уход от реальности был необходим. И, пережив крушение наивных надежд на будущее, которыми набил ему когда-то голову Александр Владленович, Андрей с еще большим рвением принялся заниматься прошлым. Вторым убежищем для него стала Историческая библиотека. Ах какое интересное время было, когда он жил в Кузьминках, на Волгоградском проспекте!

Поначалу свое поселение в этом сонном московском районе Андрей считал крушением надежд, которые зародились у него в ожидании переезда в Москву. В мечтах он рисовал себе вольную жизнь в общежитии, о которой слышал много увлекательного от знакомых родителей, живших в таких условиях в студенческие годы. Но вот как раз то, что привлекало в этой жизни Андрея, пугало Ольгу Михайловну. А после того как ей рассказали страшную историю, произошедшую с сыном ее подруги, впечатлительная библиотекарша твердо решила пойти на любые жертвы, но не допустить, чтобы Андрюша жил в общаге…

Тот несчастный сын подруги учился в Москве в каком-то техническом вузе и обитал в общежитии от этого института. Из глупого озорства он принялся перелезать к друзьям в соседнюю комнату по общему карнизу. Живших там ребят это тоже развлекало, так как вносило элемент шоу в происходившие здесь регулярно студенческие пьянки. Представьте: в окне седьмого этажа вдруг возникал новый персонаж, выпивал рюмку водки и опять выходил наружу. Иногда он приходил не один раз за вечер. Всем было весело вплоть до того момента, когда, как водится, выпив, хохмач полез к себе в комнату и сорвался. Те, кто оставался пить, хватились его только через час, заметив: «лазил-лазил туда-сюда и вдруг перестал, выглянули в окно, а он лежит на асфальте мертвый…»

Все страхи разрешились для Ольги Михайловны вполне благополучно. В общежитии МПГУ не было мест, и с иногородних брали расписку в том, что они на проживание претендовать не будут.