День учителя

И вот теперь новое «откровение» — на этот раз от Фоменко. «И откуда у него только деньги на эту дрянь? — глядя на тестя, злился про себя Андрей Иванович. — Ведь фоменковское интеллектуальное извращение выпускается на хорошей бумаге, роскошно и дорого стоит». Вспомнилось, как однажды Мирошкин попытался доказать одному убого одетому старику несостоятельность фоменковских изысканий — кстати, для его же собственного блага. Произошло это в магазине «Молодая гвардия» на «Полянке». Мирошкин рылся в книгах, а по соседству этот самый старик убеждал такого же скромного вида субъекта одного с ним возраста купить огромный том Фоменко. Решив сберечь деньги стариков, Андрей Иванович вмешался в разговор, привел кое-какие аргументы. Это, как и следовало ожидать, не сработало — у стариков, как у всех маргиналов, был другой код доступа к мозгу, к сожалению, разгаданный Фоменкой и ему подобными. В конце концов Андрей Иванович предложил старику, агитировавшему за Фоменко, почитать что-нибудь, написанное противниками «новой хронологии», и тут же нашел на полке нужную брошюрку. «Вот, и стоит намного дешевле», — попытался аргументировать свое предложение Андрей Иванович. К его удивлению, старик брезгливо оглядел скромного вида книжечку, написанную профессиональными историками, и уверенно заявил, что предложенное Мирошкиным издание — «мутотень». «Вот это — книга, — старик любовно погладил толстый том фоменковской «Империи», — сразу видно — серьезное сочинение. А это что же? Мягкий переплет, туалетная бумага. Несолидно». Андрей Иванович тогда подумал, что читательские вкусы за истекшие лет десять очень изменились, — раньше советский человек был готов увлеченно читать что-нибудь запретное, грязно ксерокопированное, напечатанное на дрянной пишущей машинке, а то и переписанное от руки, видя в содержании этих подпольных текстов истину. А вот теперь все иначе — любой бред вызывает доверие, если он солидно издан. Интересно, что по поводу этого наблюдения сказал бы Куприянов? Как это характеризует нынешнее общество? Эх, жаль, не спросил его об этом сегодня! Нет, Андрей Иванович не станет поддаваться на провокацию тестя и пускаться в доказательства того, что «Хождение» Никитина написано на русском языке. Хотя можно было бы, конечно, сходить в комнату, принести издание «Хождения», полистать… Но к чему? А вдруг тесть попросит почитать? Это уж совсем никуда не годится.

По поводу книг между зятем и тестем также имел место конфликт. Начался он, кстати, также после первого, «прошлогоднего», возвращения из Термополя. Тогда Андрей обнаружил на полках отстутствие некоторых книжек. Как и следовало ожидать, Петрович взял их, не спросившись. При встрече Андрей Иванович поинтересовался у Завьялова судьбой позаимствованной литературы. Тесть замялся, но подтвердил — да, взял почитать. «Вы все-таки в следующий раз спрашивайте, — смущенно попросил Мирошкин, — я вот обыскался, а книга оказалась у вас». Завьялов обещал. Вернул он тома только через пару недель, в отвратительном состоянии — переплеты деформированы, казалось, при чтении тесть безжалостно выворачивал книгу наизнанку. И при этом он имел наглость попросить почитать еще что-нибудь! Андрей Иванович, потрясенный видом возвращенного, решительно отказал. Произошел неприятный разговор, тесть довольно-таки нервозно доказывал, что «книги для человека, а не человек для книг», на что Мирошкин резонно советовал Завьялову устанавливать какие-либо правила только в отношении своей собственности. В итоге разобидевшийся Петрович ушел, громко хлопнув входной дверью… А потом еще был скандал с Иркой по этому поводу! Нет, нет, никаких книжек Мирошкин больше не будет показывать тестю — зачем напрашиваться. И спорить с ним о Фоменко не станет — бессмысленно. Тем более что появился повод уклониться от разговора — Мирошкину опять захотелось в туалет. Туда он и удалился, заметив напоследок, что сочинение Афанасия Никитина написано на русском, а труды Фоменко — бред сумасшедшего. «Зря ты, Андрей, так рассуждаешь, — услышал Мирошкин, уже открывая дверь уборной, — на твоем месте я бы подумал, подумал, да и поддержал Фоменко. У тебя как у профессионального историка сразу появилась бы возможность выдвинуться». Андрей улыбнулся и, закрывшись, остался один на один с унитазом.

На этот раз он провел в уборной значительно большее количество времени — спазмы в желудке продолжались, но, как видно, выходить больше было нечему. Чтобы убедиться в этом, пришлось посидеть, подумать. «Что-то я совсем расклеился. То ли, правда, отравился, то ли просто чистит желудок к концу недели», — определиться Мирошкин не смог. Когда наконец Андрей Иванович появился на кухне, там, судя по всему, шел серьезный разговор. Жена по-прежнему выглядела расстроенной и возбужденной, она что-то доказывала отцу, а тот спокойно, с улыбкой, не соглашался.

— Господи, неужели тебе это так трудно, папа? Сделай! А вдруг что-нибудь изменится к лучшему? И нам с мамой будет спокойнее, — в голосе Ирки слышалась мольба.