День Венеры

— Как видишь, память осталась. Ты же выступал за сохранение генетического фонда. С Багратом чуть не подрался… Или понятие генофонда на деревья не распространяется?

— Ерунду говоришь! Фауна и флора находятся под защитой. Никто не имеет права срубить дерево или погубить пичужку. Да это и в голову не придет. Вся Земля — заповедник!

— Не впадай в идеализм. И теперь находятся индивиды, которые рассуждают примерно так: «Проблема охраны природы? Хм… Есть такая проблема. Никто не говорит, что проблемы нет. Только у природы свои проблемы, а у нас свои».

— За подобные рассуждения человечество уже поплатилось. Пустыни, загаженные реки и озера, отравленный воздух… На своей шкуре испытали. Дураков больше нет!

— Вот как? — язвительно спросил Галин. — А ты?

— Не понял…

— Ты Киана для чего породил? Сюда зачем прилетел?

— Венеру готовим для заселения. Что в этом плохого?

— А у «ос» спросил? Они же без углекислого газа погибнут в планетарном масштабе!

— Елки-палки! — Ломов выпучил глаза. — На самом деле… Но я же не знал…

— Теперь знаешь!

— Да-а-а… Венеру надо объявлять заповедником. Зря мы сюда летели.

— Почему зря? Генная память и алмазы — результат более чем утешительный. Работай и работай.

Ломов тупо молчал.

— Кстати, статус Киана надо пересматривать. Теперь он не разведчик, а полноправный житель Венеры. Высокая договаривающаяся сторона! Если, конечно, ты договоришься…

Ломов покопался в банках с соками. Чертыхнулся. Прошел к блоку контейнеров, достал канистру с водой. Выпил подряд два стакана. Галин рассеянно крошил лепешку. Вскользь заметил:

— Имей в виду, я на стороне Киана.

— Ладно, попробую, — решился Ломов. — Киан, дополнительная информация усвоена.

— Слушаю.

— Ты никогда не будешь срублен или уничтожен каким-либо другим способом. Живи, пока хочешь. За выращенные кристаллы можешь требовать любой товар.

— Я автономен. Хочу размножаться.

Брови Ломова поползли вверх и едва не коснулись отросшей на голове щетины. Он с трудом взял себя в руки.

— Ты способен производить себе подобных?

— Я способен.

— Так на здоровье! Живи и размножайся, никто не мешает.

— Гарантии.

К этому требованию Ломов был готов. Уверенно сказал:

— Понятия отца и сына тебе известны. Отец кровно заинтересован в благополучии сына. Ты мой сын. Я не могу убить тебя.

Опять словно пробки из бутылок захлопали.

— Информация ложная.

— Киан, опомнись! Человек не может лгать!

— Имею противоположную информацию. Тарас Бульба убил своего сына Андрия.

Галин зашелся мелким смехом, показал большой палец. Сердито глянув на него, Ломов возразил:

— Киан, это было давно. В эпоху, когда неразумные люди рубили деревья. И потом это же художественная литература!

— Вопрос. Художественная литература дает ложную информацию?

— Нет, но… — Ломов застыл, осененный внезапной идеей. Глаза его засверкали. — Киан, прошу принять и усвоить единственно достоверную информацию:

Я б монумент воздвиг
тем, кто в душе сберег
осенний звон осин
и золото берез,
кто вырастил сады великой красоты,
кто рассадил тенистые сады,
кто бирюзу бездонной выси
и чистоту озер хранит.
Их имена на мраморе бы высек
и врезал бы в гранит!

Надо отдать должное, Ломов читал прекрасно. Голос звенел от волнения, взмахи руки словно высекали рифмы. Он знал, что Киан не воспринимает эмоции, но по-иному читать не мог.

Пусть всякий выручит птенца,
на землю сброшенного ветром,
пускай рассадит деревца,
чтобы на каждой ветке
в сладкой муке
схваток
рождались листья.
Пусть ручьи смеются.
Пусть наши чувства, наши мысли
с Природою не расстаются!..[15]

Ломов умолк. Галин смотрел на друга во все глаза. Восхищенно развел руками: ну ты, дед, даешь! Секунду спустя Киан прогрохотал:

— Корабль «Венера» входит в зону радиовидимости. Все бортовые системы включены.