День знаний

Мы шли часа полтора. Проделав не больше пяти километров, и по дороге я успел кое-что расспросить. Да, сейчас сорок первый год, и война идёт уже две недели. Стало быть, сегодня четвёртое или пятое июля - точнее никто не знает, так как в суматохе боёв и последующих скитаниях по лесам счёт дням потерян. Не у немцев же спрашивать?

Группа окруженцев, подобравшая меня на берегу какой-то речки, пробивалась к фронту. Пробивалась - громко сказано, скорее, тайком по ночам шли на восток, надеясь выйти хоть куда-нибудь. В светлое время отсыпались, выставив часовых. До поры до времени ничего не происходило, а вот сегодня не повезло.

Как там оно произошло на самом деле, бойцы не признаются, лишь смущённо отводят взгляды, но подозреваю, что часовые просто уснули и прошляпили появление немцев. И не могу осуждать - больше недели впроголодь, а у многих и все две, не самое лучшее средство для поддержания организма в хорошей форме. И моральное напряжение... когда не слышна канонада стремительно убежавшего вперёд фронта, а по дорогам нескончаемым потоком прут колонные техники с крестами на бортах.

- Бежать надо старшой, - сосед слева шепчет не поворачивая головы. - Ты до вечера оклемаешься?

Хороший вопрос. Только вот ответа на него я и сам не знаю. Каждый шаг отдаётся в голове тупой ноющей болью, и хочется упасть на землю и больше не шевелиться. И пусть фашистские ублюдки стреляют в спину... уж лучше сдохнуть так, чем сгнить заживо в лагере для военнопленных. Наслышан от знающих людей, и что-то не горю желанием туда попасть.

У моей матери три старших брата воевали. Двое вернулись живыми, и как раз один из них прошёл через плен. Повезло убежать откуда-то из-под Варшавы, и полгода пробирался к своим. Потом попал к партизанам, а там после тяжёлого ранения был вывезен самолётом на Большую Землю. Сорок с лишним лет прошло, но до сих пор при воспоминаниях о лагере темнеет лицом и скрипит зубами. Или только ещё будет, учитывая, что то время наступит не скоро?

Соседу бросил короткое:

- Вечером поглядим что к чему.

- Добро, - красноармеец кивнул, и дальше не произнёс ни слова, так и шагал молча, внимательно поглядывая то под ноги, то в мою сторону.

Не доверяет? Маловероятно - война ещё не успела выработать в людях подозрительность до такой степени, что в каждом человеке видится возможный немецкий провокатор. Года через полтора-два, когда появится Русская Освободительная Армия под командованием Хрущёва, тогда научатся, а пока... Скорее всего, тот мессер, что подобьёт транспортный самолёт с ЧВС фронта в небе над Харьковом, даже на заводе не сделан.

А боец просто оценивает старшего по званию с точки зрения полезности для будущего побега. Потяну ли командование, не стану ли обузой... Ладно разберёмся на месте. Сейчас действительно лучше помолчать, а то немецкий офицерик пару раз как-то нехорошо взглянул. Как через прицел, сволочь... пристально и с непонятным выражением.

Вот бы кого притащить к нашим! Хоть в небольших чинах, но с крестом. За Францию получил или за Польшу? Да без разницы за что - мои размышления чисто теоретические, а на практике же... Чужое тело с трудом соглашается подчиняться, и тут уж не до геройства.

Вдруг соседи подхватили меня под руки, но я всё равно успеваю врезаться в спину впередиидущего. Тот поворачивается с беззлобной усмешкой:

- Заснул на ходу, старшой?

Почти заснул, да. А что случилось? Почему остановились?

- Освободить дорогу! На обочину!

Ага, это немец надрывается, размахивая руками, а его подчинённые подталкивают крайних прикладами, сбивая нас в кучу. Тот же невнятное гудение, что казалось гулом в голове после контузии, всего лишь звук моторов идущей навстречу колонны грузовиков. Как понимаю, они в сторону фронта, а нас в тыл?

Из-под тентов что-то кричал нашим конвоирам, стоящим с завистливыми рожами. Ну как же без зависти? Отважные рыцари рейха едут за железными крестами, подвигами и славой, а неудачники вынуждены тащиться пешком, глотая пыль, да ещё охранять пойманных недочеловеков.

- Любуетесь непобедимой германской армией, герр старший сержант? - голос за спиной заставил вздрогнуть. Чёртов офицерик не стал дожидаться, пока я обернусь, и скомандовал. - Выйдите из строя.

А я что, я выйду. Только вот как в искалеченные немецким орднунгом мозги пришла мысль назвать нашу толпу строем?

Молчу, дожидаясь дальнейших действий фашиста. И он молчит, только кривит бесцветные губы в подобии улыбки. Потом всё-таки произнёс, покачивая головой:

- Вас, славян, трудно понять. Вы странный народ.

- Я татарин.

- Я подразумеваю всех русских вообще. Как думаете, сержант, если вы продадите мне славянский шкаф, это поспособствует пониманию? - он сделал паузу и повторил, делая ударение на каждом слове. - У вас! Продаётся! Славянский! Шкаф!

Внутри вспыхнула надежда, перемешанная с удивлением и радостью, и губы сами по себе прошептали вопрос:

- Лёха?

Немец усмехнулся и так же еле слышно ответил:

- Это тебе повезло, хоть на конкурс двойников отправляй, а мне вот дистрофик достался, мать его за ногу. Ладно, вечером поговорим подробнее.