Денарий кесаря

— Ты многого не знаешь, — тихо продолжил Плавт. — Она не только прибирает в твоей комнате, но и стирает твою одежду. Если рабыня забудется и сделает это вместо нее, она так бьет несчастную, что приходится оттаскивать. Боги послали мне одну дочь, господин. Недавно ей минуло пятнадцать. Я мечтал выдать ее замуж за достойного человека и нашел такого. Но дочь моя безумна. Она сказала, что убьет себя, если я хоть раз еще заведу речь о свадьбе. Она это сделает. Прошу тебя, помоги!

— Хочешь, чтоб я женился? — хмыкнул я.

— Я знаю свое место, господин, — с достоинством сказал Плавт. — Ты сын сенатора, а я простой содержатель гостиницы, к тому же не римский гражданин. Не надо жениться — просто возьми ее!

— Предлагаешь в наложницы единственную дочь?!

— Пусть получит, что хочет! Люди не постоянны. Часто они страстно желают обладать чем-то, а, завладев, остывают. Любовное безумие не может длиться вечно. Если она не охладеет к тебе сразу, это случится после рождения ребенка. Став матерью, женщина часто забывает о мужчине и начинает любить дитя.

— Твоя дочь родит без мужа?!.

— У меня будет внук! — улыбнулся Плавт. — Давно мечтаю взять его на руки. Не волнуйся, господин, у Зои будет муж, а у ребенка — отец. Я говорил с родителями жениха, они согласны ждать. Я не бедный человек, господин, мой зять унаследует гостиницу, лучшую в Кесарии! — гордо добавил Плавт. — К тому же, ты, наверное, не разглядел, но дочь у меня — красавица. Ее захотят взять в жены даже с пятью детьми!

— Я хочу поговорить с ней.

— Как скажешь, господин! — поклонился грек.

…Зоя пришла почти сразу. Она умылась, но все равно было видно, что плакала. Став у порога, она скромно сложила руки на животе и потупилась. Я молча разглядывал ее. Когда я поселился у Плавта, дочь его была угловатым подростком, я не заметил, как она расцвела. Плавт истово хвалил все свое, будь то гостиница, вино или дочь, но в отношении Зои он приукрасил немного. У нее было смуглое, милое лицо, карие глаза и тяжелые, черные волосы, уложенные на голове высокой башенкой. В отличие от других молоденьких гречанок она не была пухленькой — стройное, сильное тело с округлым там, где округлому положено быть. Она стояла молча, давая себя разглядеть.

— Ну? — сказал я.

— Прости меня, господин! — тихо сказала она. — Я больше никогда не сделаю тебе больно. Я буду исполнять любое твое желание. Клянусь!

— Съешь это! — указал я на сухой корешок.

Она послушно бросила корень в рот и стала жевать. Зубы у нее были острые и крепкие, в чем я имел возможность убедиться, с мандрагорой Зоя справилась быстро.

— Чувствуешь прилив страсти? — спросил я.

— Да! — с готовностью ответила она. — Расстелить постель?

— Сам справлюсь. Иди!

— А как же?.. — растерялась она. — Отец сказал…

— Ты съела мандрагору одна!

— Я принесу еще! — предложила Зоя.

— Не стоит. За последний месяц я съел ее модий. Чрево не вынесет больше.

— Ты смеешься надо мной! — насупилась Зоя. — Так не честно!

— Тайком подкладывать гадость в еду честно?

— Мадрагора не гадость!

— Но тебе не помогла.

— Поможет! Ты захочешь меня!

— Позову тебя, когда это случится. А сейчас иди!

— Я буду ласкать тебя всю ночь! — исступленно воскликнула она. — Ты не пожалеешь!

— Ты обещала исполнить любое желание. Сегодня оно такое.

— Ты все равно захочешь меня! — зловеще пообещала Зоя уже за дверью. — Очень скоро…

Проснулся я на рассвете и сразу услыхал рядом мерное дыхание. Вечером я допил кипрское Плавта, но был пьян не настолько, чтоб забыть, что лег один. Я откинул одеяло. Зоя, обнаженная, спала, прижавшись щекой к моему плечу. Ее одежда валялась на полу. Как Зоя попала в постель, можно было не спрашивать — в каждой гостинице есть запасные ключи от комнат.

В комнате было прохладно, и Зоя почувствовала это. Пошарив рукой в поисках одеяла, она открыла глаза. Взор ее был невинен, как у ребенка.

— Холодно! — сказала она, обнимая меня. — Ты уронил одеяло? Я согрею!

Тело ее было упругим и горячим. Накануне я много выпил, ночью хорошо отдохнул, стоит ли удивляться, что желание пробудилось во мне? Зоя увидела это. Не успел я опомниться, как она взобралась на меня… Она не вскрикнула, когда порвалась ее плоть, только закусила губу.

— Я ведь говорила, что ты захочешь! — прошептала, прижимаясь ко мне…

Плавт слукавил: Зоя не разлюбила меня ни через месяц, ни через шесть, ни после рождения первенца. Повитуха еще пеленала новорожденного, когда Зоя позвала меня и с гордостью показала на розовый комочек.

— Посмотри, какой он красивый! Весь в тебя! Ты дашь ему имя?

Повитуха положила спеленатого ребенка на пол. Плавт, его жена, стоявшие рядом, вопросительно смотрели на меня. Я понял, чего они ждут, шагнул и поднял сына.

— Мой внук будет римским гражданином! — радостно воскликнул грек.