Деньги

В этот миг инстинкт советовал мне, что надо рвать когти. Но водитель с натренированной непринужденностью завел назад свисавшую из окна руку, отщелкнул замок задней двери и сонно улыбнулся мне.

— Вообще-то, — сказал он, — в таких случаях я говорю: можете засунуть свои грязные деньги себе в жопу. Но с вас полтаха. И еще двадцатка тому другу, сзади. За проезд.

Мы с Мартиной сошлись на фифти-фифти. Она пыталась взять все расходы на себя — и я почему-то тоже; возможно, это генетическое. В конце концов, за «Отелло» платила она. Правда, денег у нее, если помните, куры не клюют. На третьей или на четвертой ступеньке я взял Мартину под руку. Рыжая так и несла свою вахту в обрамлении листвы, в фонарном свете. Чиркнув спичкой, она закурила очередную сигарету; вуалетка приподнялась, плечи сгорбились. Не такая уж она сегодня и сумасшедшая, подумал я. Похоже, ей удалось худо-бедно обуздать свои причуды.

— Видишь там женщину? — сказал я Мартине. — Она за мной следит. Чуть ли не каждый вечер.

— Это не женщина, — оживилась Мартина.

— Чего?

— Присмотрись, какие у нее руки. И лодыжки, плечи...

Я присмотрелся... Щиколотки были довольно тонкие, но переходили в ступню слишком резко, без характерного изгиба. Плечи — слишком мускулистые. И спина. Ну черт побери. А руки-то, руки — совсем не женские. Здоровенные клешни, мечта онаниста. Заметив, что мы на нее смотрим, она выпрямилась. Не знаю, сколько у меня оставалось пороху, но я скатился по ступенькам, выкрикивая:

— Эй, педрила! Эй, ты, не мужик!

Фигура неуверенно попятилась — в смятении, которое показалось бы мне чисто женским. Но разве стала бы натуральная женщина так пятиться?

— Поговорим, брат, — предложил я в боевом азарте (с вкрадчивой угрозой, нетерпеливо подзуживая). — Трансвестит хренов!

Ей это очень не понравилось. И когда между нами оставалось футов пятнадцать, она резво стряхнула туфли на высоком каблуке, ухватила их за ремешки и, приподняв подол платья, устремилась к Седьмой авеню. Не двигаясь, я смотрел ему вслед.

— Зачем ты так? — спросила Мартина, когда я вернулся к ней. — Ты ж ее обидел.

Моя теория в том, что... даже когда нам кажется, что мы достаточно глубоко проникли во внутренний мир другого человека, на самом деле это только кажется. Мы лишь стоим у входа в пещеру, чиркаем спичкой и быстро спрашиваем, есть ли кто-нибудь дома.

Я остался на улице один и успокоил мясистых фараонов. Мне пришлось долго ждать. Всполошившая меня машина ехала совсем по другому вызову, там были какие-то чисто голубые разборки, возможно, с членовредительством. Очередной манхэттенский тупой каламбур, очередной глупый анекдот.

— Кстати, Джон, — сказала на репетиции Лесбия Бе-узолейль, и лицо ее озарилось удивленным самодовольством, — я никогда не могла понять, почему их зовут голубыми. Ну что в них голубого?

Да, подумал я. Клиническая идиотка. Филдинг был прав. Потом еще одна патрульная машина и скорая помощь в кильватере, мужчина в футболке со следами крови, нагруженные носилки, и торчащая из-под простыни скрюченная рука вяло помахивает на прощание темному асфальту. Ненадолго возникла Мартина — выгулять Тень, вынести мне стакан виски со льдом и ключ. Ба, сколько лет, сколько зим — опять старушка с пуделем.

— Добрый вечер, — поздоровалась она.

— Добрый вечер, — запросто, по-соседски ответил я.

Когда наконец подъехали правильные фараоны, я с ними в два счета разобрался. Мои ответы их вполне устроили.

— Я уже совсем было припер его, но тут он как ломанется...

Не иначе как прикид помог— видно, они приняли меня за извращенца, которому аукнулись его извращенческие замыслы.

— Япобил его, но он убежал, — объяснил я.

— Ну, значит, плохо побили...