Деньги

  Тойво постарался дать малолетке подзатыльник, но тот легко увернулся и убежал — только пыль из-под копыт. Посещение столь едкого на язык гонца настолько расстроило Антикайнена, что он, обозлившись — в первую очередь, на себя самого — увеличил дистанцию очередной пробежки и неожиданно выбежал к океану.

  Конечно, это был не океан, а всего лишь тихая и мелководная бухточка Финского залива, но то, как водная ширь, вдруг, открылась за очередным поворотом, проявляемая отступившими от кромки берега соснами, очень впечатляло.

  Тропинка, по которой имел обыкновение бегать Тойво, упиралась в маленькую скамейку, а на скамейке сидел человек и смотрел вдаль. Рядом с ним покоилась видавшая виды трость — скорее, даже, клюка.

  Неизвестно по какому наитию Антикайнен решил поздороваться с незнакомцем.

  - Здравствуйте, - сказал он. - Хороший день?

  Человек медленно обернулся на звуки голоса и ответил:

  - Здравствуй, Тойска, давно не виделись.

  Капец, приехали — здравствуйте, девочки.

  Перед ним сидела его память детства и обращалась к нему, как когда-то в детстве. Рейно, сын Крокодила Авойнюса, былой владетель старинного пуукко собственной персоной (см также мою книгу «Тойво — значит «Надежда» - 1).

  - Рейка? - только и сказал Антикайнен. - Ты-то что здесь забыл?

  От прежнего полицейского сыночка, наглого и самоуверенного не осталось, пожалуй, ничего. Разве что побитая жизнью оболочка.

  - Присаживайся, - сказал Рейно, неуклюже двигаясь в сторону. - Сыграем, как когда-то?

  Отчего-то Тойво сделалось ужасно неудобно, даже стыдно в некотором роде: в последней их совместной игре он надул сына полицая (см там же).

  - А я твой ножичек берег, - сказал он, располагаясь на скамье. - Только несколько дней назад не уберег. Сломался пуукко. Точнее — расплавился. Впрочем, неважно. Отслужил верой и правдой.

  - Ну и ладно, - махнул рукой Рейно.

  Они и раньше-то не были друзьями, а теперь сидели и молчали. Тем для разговора не было вовсе. Однако неожиданно младший Крокодил заговорил. Оказывается, это только Антикайнен не знал, что сказать. У Рейно была история. Он хотел ею поделиться.

  Сын полицая Авойнюса действительно определился в какое-то полувоенное училище в Тампере, где готовились будущие стражи порядка. Типа кадетского корпуса, только полицейского. Его отец, потеряв передние зубы в драке со старшим братом Тойво, сам тоже потерялся, как человек. Авойнюс превратился в настоящего Крокодила, злобного, коварного, действующего исподтишка. Это, конечно, отразилось и на семье.

  - Но я все равно любил его, понимаешь? - говорил Рейно. - Родителей не выбирают. Запутался человек, в «слугу государства» заигрался.

  Такие люди, как известно, верят в свою исключительность, полную неприкосновенность и бессмертие. Но однажды во время русской Февральской революции Крокодил сгинул, призванный на борьбу против беспорядков в Гельсингфорсе. Слишком, наверно, усердствовал. Потом обнаружили удавленным на чердаке дома по Войматие. Сидел на стуле со связанными за спиной руками, а вокруг — изодранные клочки какой-то прокламации с надписью от руки на каждом клочке: «1 марка».

  Рейно после этого бросил свою учебу и подался добровольцем на фронт с германцами. Воевал, воевал, вот и довоевался. Не годен больше к строевой. Денег не было, хоть побирайся. Хотел, было, «георгии» продать, да попался с поличным.

  - Чьи «георгии»? - попытался уточнить Тойво.

  - Как это — чьи? - удивился Рейно. - Свои, конечно.

  - И сколько у тебя их было? - удивленно спросил Антикайнен.

  - Да полный иконостас, - опять махнул рукой сын Крокодила.

  Вот это да! Школьный паразит, не гнушавшийся обидеть младших и слабых, оказывается, полный кавалер Георгиевских крестов — высшей награды за солдатскую доблесть!

  Патруль на Сенном рынке в Питере арестовал, награды изъял и в кутузку определил. Комендант кутузки, былой унтер-офицер, потерявший солдат и все пальцы правой руки в Пинских болотах, очень возмутился такому положению вещей и всерьез вознамерился расстрелять «чухонца». Горя праведным гневом на «подлого вора» свидетельств чьей-то доблести, быстро перегорел, прознав, что Рейно и есть тот герой, чью грудь когда-то украшали Кресты.

  - Вот он и определил меня в ближайший пансионат, где отдыхают иногда от трудов праведных вожди мирового пролетариата небольшого ранга и чина. Типа Менжинского, Трилиссера и прочих.

  - Ого, - удивился Тойво. - Пансионат командного состава ОГПУ?

  Рейно числится главным истопником, а летом по совместительству пасечником.

  - Вот, оказывается, призвание у меня какое: мед делать. Отец бы со стыда сгорел. Маму перевез сюда. Так и живем. Невеста есть. Жить можно, если бы только не нога!

  Он погладил левую ногу, выставленную в сторону, несгибающуюся в колене.

  - Летом еще ничего, а вот зимой ноет, не унимается, когда крапива перестает сохраняться.