Деньги

— Ладно, мудозвон, теперь ты послушай. Лечиться надо, понял? Шагом марш в свою районную психушку или в канализационный коллектор, или на переработку вторсырья, она давно по тебе плачет. Это ж надо так мозги засрать. Сам-то ты не виноват. Это все биохимия, это все деньги. Тебе выдадут на халяву немного колес, и на какое-то время полегчает.

— Еще хочу, — произнес он. — Какой стиль, просто бальзам на душу. Мы еще встретимся.

— Очень на это надеюсь. И когда я с тобой разберусь, умник, от тебя только рожки да ножки останутся.

— Мы еще…

— Мы еще встретимся. И я тебя выебу и высушу.

Я швырнул трубку на рычаг и, тяжело дыша, откинулся на спинку кровати. Требовалось как следует отплеваться. Черт, терпеть не могу лаяться по телефону. Я бросил взгляд на часы… Мать его за ногу, я что, выходит, на целый час задрых — нет, это слишком сильно сказано. Задрых — это для меня нынче слишком высокоштильно. Нынче я просто отрубаюсь, и с концами. Я высосал последние капли рома, докончил в промозглом свете паковаться, отсортировал проездные документы и вызвал коридорного.

В конечном итоге, времени для прощания с Нью-Йорком у меня оказалось вдоволь. Первым делом я выдал Феликсу полсотни. Он был как-то странно взволнован или озабочен и все пытался заставить меня прилечь. Надеюсь, внакладе он не остался. Обожаю сорить бабками. Будь вы здесь, я бы, может, и вам что-нибудь сунул — двадцать, тридцать баксов или даже больше. Сколько, собственно, надо? Что будете заказывать? И чем порадуешь меня, братишка, сестренка? Крепко обнимешь и скажешь, какой я клевый чувак? За ценой я не постою. В данном случае готов не поскупиться.

Оставив чемодан внизу, я двинул прямиком в «Мало не покажется», где зажевал семь «фастфуртеров». Они были столь восхитительны, что я аж прослезился, жуя и глотая, жуя и глотая. Потом приобрел у толстого ниггера на Таймс-сквер здоровенный косяк, марку кислоты, граммулечку кокаина, опиумную свечку и оприходовал все одним махом в сортире ближайшего стрип-бара. Наверно, я погорячился: говорят, ниггеры примешивают к дури всякую совсем уж ядерную хрень. Что-то мне это сомнительно — какая, спрашивается, выгода? На самом деле они примешивают к дури всякое фуфло, так что в итоге приобретаешь за свои кровные обычную самокрутку, клочок цветной бумаги, толченый аспирин и сухую собачью какашку. В любом случае, как уже сказал, я оприходовал все одним махом — и мне, вроде, так вставило, так проперло.

Подгоняемый моторами и гудками, я ломанулся на другую сторону улицы и зарулил в порноцентр на углу Бродвея и Сорок третьей. Как бы его описать? Больше всего похоже опять же на сортир. Собственно, это оно и есть: кидаешь в турникет на входе четвертак, уединяешься в кабинке и делаешь свое дело. Вместо граффити — надписи черным маркером на желтых карточках, пришпиленных кнопками со специальной местной символикой: ну и дырень у стервы; злоебучие свиньи в луже малофьи; Хуанита дель Пабло — сука ебаная в жопу. Интересно, кто это пишет. Наверно, с личной жизнью у них все в порядке, вполне. Тем временем по другую сторону барьера прохаживается чернокожий пролетариат с метлой или дубинкой, позвякивая мешочками четвертаков… Начал я с будки 4А, садо/мазо. Девицу завалили на спину, согнули в три погибели, засунули ей под колени бейсбольную биту и принялись лечить электрошоком. Неужто взаправду? Разряд ослепительно искрил, девица вполне натурально визжала и извивалась. Потом ей должны были ставить клизму, если верить скабрезному дацзыбао на двери, но я свалил раньше. Будь она немного посимпатичней, ну хоть чуть-чуть в моем вкусе, я бы, может, и задержался. В соседней будке крутили пастораль, я успел застать фрагмент апофеоза романтического чувства между девицей и ишаком. С улыбкой на устах она готовилась подарить вьючному животному самое дорогое, что у нее есть. Похоже, ишака такая перспектива тоже не особо вдохновляла.

— Надеюсь, сестренка, — пробормотал я уже на выходе, — хоть на бабки тебя не кинули.

Правда, эта девица была еще хоть ничего. Под конец я потратил двадцать восемь монет на сравнительно прямолинейную историю из ковбойской жизни: пацану, разинувшему от удивления варежку, доставалось по полной программе от несомненно одаренной Хуаниты дель Пабло. Перед самым оргазмом пара судорожно разлепилась, и Хуанита облапила его колени. Ясно было одно: ковбой провел по меньшей мере шесть целомудренных месяцев на молочной ферме, где питался исключительно йогуртами, пахтой и мороженым, да плюс чтобы никакого баловства своей мозолистой рукой. Когда он все же кончил, Хуанита напоминала проигравшую сторону в дуэли на кремовых тортах — собственно, так оно, пожалуй, и было. Камера гордо задержалась на ее лице, пока Хуанита отплевывалась, моргала и кашляла. На самом деле, трудно сказать, кто больше всех нагрелся в результате этой многосторонней сделки — она, он, они, я…