Все это Хак знал и подробно мне объяснил. С его сотней миллионов долларов он мог бы получить от любого банка согласие на реальную сумму сделки в один миллиард долларов США, ибо сто миллионов представляли собой залоговый депозит в десять процентов. Он выбрал благоразумие и депозит в двадцать процентов, уменьшив потенциальную прибыль наполовину, но почти полностью исключив риски margin call. «А если что-то случится, я позвоню вам?» — «Позвоните Ли или Лю». Я с удивлением посмотрел на Хака: что могли делать эти два клоуна, специализирующиеся на гаджетах и спецэффектах в кино, в такой операции? «Они всего лишь мои племянники. Вы этого не знали, Симбалли?» А кто мне об этом говорил, черт подери?
Помощник директора швейцарской банковской корпорации никогда меня не видел. «Пятьсот миллионов долларов?» — «Пятьсот пять». За его профессиональной бесстрастностью чувствуется почти смятение: сумма далеко не обыденная, да и ко всему прочему его смущает моя молодость.
— Я должен показать вам паспорт?
— Будьте добры.
Мне двадцать один год, он убедился в этом. И я сказал пятьсот пять миллионов долларов с залоговым депозитом в сто один миллион.
Он снова внимательно просматривает банковские документы о переводе средств на мой депозит.
— Прежде чем принять условия сделки, учитывая ее размер, я должен проконсультироваться с начальником.
Я отвечаю, что очень хорошо его понимаю. Ведь этот сидящий напротив меня референт и его начальник, отвечающий за номерные счета, станут единственными людьми, которые будут знать, что за банковским счетом под номером 18 790, от имени которого их банк будет проводить операцию на пятьсот пять миллионов, в действительности стоит некий Франц Симбалли. То есть я.
— Вы не против, если я вернусь через час?
Он отвечает, что это его вполне устраивает. Я отправляюсь в город. В Цюрих я приезжал вместе с матерью, когда был еще ребенком; мы катались на лодке по озеру, и я все еще помню голубые Альпы Гларуса в лучах заходящего солнца, покатые берега озера с выстроившимися в ряд роскошными виллами. Цюрих — это город, в котором моя мать, бежавшая из нацистской Австрии, провела детство, город, где встретились мои родители. И вот я здесь.
Чуть более часа спустя, пройдя туда-обратно по Банхофштрассе и увидев издалека, как в Женеве с набережной имени генерала Гизана, фасад частного банка Мартина Яла, я возвращаюсь в кабинет помощника директора банка. Ответ положительный, они готовы взять на себя риски.
О чем он говорит? Какие риски?
Я возвращаюсь в гостиницу и звоню Турку.
Он отвечает быстрее, чем я ожидал. Я начал было объяснять ему суть дела, но он сразу все понял:
— Где ты, Фрэнки?
— Франц.
— Где ты?
— В Цюрихе.
— Где в Цюрихе?
— В отеле Baur на берегу озера.
— Это ошибка. Там останавливаются финансисты. Ты засветишься. Я не хочу, чтобы меня видели с тобой, Ял мне не по зубам. Я остановлюсь в отеле Dolder. Самолет вылетает около пяти. До встречи в моем отеле. Ты приглашаешь меня на ужин.
Скорость, с которой он принимает решение, удивила меня, но он объясняет это, как только мы оказываемся наедине. Наедине — оборот речи: Турок приволок с собой четырех девиц, и оно того стоило, достаточно было только взглянуть на пурпурные лица официантов Dolder, снующих с подносами между полуобнаженных тел.
— В самолете они тоже были голыми?
— С парашютом, я же не чудовище. Давай поговорим серьезно, выкладывай.
Это не занимает много времени, я и сам удивлен очевидной скупостью моей информации. Бархатные глаза Турка внимательно изучают меня.
— Короче говоря, ты хочешь, чтобы я, как и ты, ввязался в это дело, рискнул своими бабками лишь потому, что у этого типа из Гонконга якобы есть секретная информация о том, что доллар вот-вот рухнет?
— Я не приглашаю, а предлагаю. Решай сам.
— Ты так уверен в этом китаезе?
— Вот тому доказательство.
— И этому чокнутому на воздушной подушке, живущему под водой, кто-то мог доверить информацию, недоступную для остальных?
У меня на этот счет свои соображения: Хак не является независимым бизнесменом; у него тесные связи с Пекином, и уже одно это может быть источником информации. Позже я узнаю о секретной поездке в Пекин Киссинджера, тайных контактах того времени. Как и многие другие, я прочту об этом в газетах, и мне останется лишь установить причинно-следственные связи.
Турок все еще смотрит на меня:
— И сколько ты вкладываешь в это дело?
— Один миллион долларов.
— Американских или гонконгских?
Пожимаю плечами:
— Американских.
Он присвистывает от удивления:
— И к тому же несколько месяцев назад ты заплатил мне пять миллионов французских франков за долговую расписку. Ну что ж, поздравляю. Тебе уже сколько лет?
— Шестьдесят восемь. Турок, когда в феврале мы расставались в Лондоне, ты просил привлечь тебя к серьезному делу. Потом ты напоминал мне об этом. Я ответил любезностью на любезность, мы в расчете.
— Если твоя любезность сработает.
— Если сработает, согласен.
Турок обсасывает клешню омара и качает головой:
— Я уже плачу от радости, признательность переполняет меня, Фрэнки.
— Ты меня бесишь. И перестань называть меня Фрэнки.