Деньги: Записка самоубийцы (Money: A Suicide Note)

С краткосрочными кредитами опыта мне было не занимать. И так каждый раз. Деньги, прихода которых ожидал Алек, – они всегда представлялись моими. Будто каждая купюра снабжена специальной меткой: для меня. Но когда деньги в натуре приходили, то уже совсем не были похожи на мои. Гораздо больше они напоминали деньги Алека. И ему вовсе не улыбалось транжирить на меня всю сумму. Вот такие они, деньги, ненадежные. Этого у них не отнять, что да, то да.

Кое-что из этого я высказал Алеку. Он не слушал. Я тоже. Отворилась внутренняя дверь, и в комнату на цыпочках вошла высокая деваха в плиссированных трусиках. Вот это да, подумал я, вот это настоящая дока по части трусиков, спору нет. Кожа ее имела экзотический оттенок, почти смехотворно экзотический. Откуда она? С Борнео, Мадагаскара, Меркурия? Прикрывая рукой лицо, она потянулась за своей сумочкой. Щеголять грудью цвета красного дерева она не стеснялась, и заценить эти буфера доводилось уже явно куче народу. За ее спиной ослепительно, как нить накаливания, сияла кафелем каморка без единого окна. С такими ванными комнатами я был хорошо знаком, не ванная, а сплошное оскорбление действием (можно подумать, ванная как таковая – недостачточное испытание). Ощущаешь себя крысой, мочишься по-крысиному, под неусыпным оком высокоученых крысоведов.

– Куда деться косметичка, – наконец выговорила прекрасная туземка.

– Милочка, хочешь перно? – сказал Алек. – Джон, это Эйлин. Эйлин, это Джон.

– Только что зубы почистить, – ответила она, развернулась и снова исчезла в ванной, двигаясь, правда, уже более естественно. Алек и я молча проводили взглядом ее дивно покатые плечи, ухоженную попку.

– Где это можно так загореть? – полюбопытствовал я. – На острове каком-нибудь?

– “Ши-глосс”[12] творит натуральные чудеса, – процитировал он рекламный ролик, не отрывая взгляда от закрытой двери ванной. – Не поверишь, но задница у нее белая, как эти трусики. Эйлин не хочет, чтобы о ней думали, будто она загорала голышом. Считает, это неприлично. Смех, да и только.

– Трусики-то призовые, – живо отозвался я. – А теперь послушай. – Я предупреждающе постучал пальцем по бутылке. – Может, перекрыть тебе кран? Вдруг ты опять все врешь? Хотелось бы знать вообще, куда все эти бабки деваются, что я тебе даю и даю – как в прорву. – На кровати лежали, свернувшись в трубочку, два авиабилета. Я подобрал их и развернул. Лондон-Париж, первый класс. – А кто Эйлин по твоей классификации? Толстая медсестра?

– Нет, сука деловая. Билеты она покупала. И ей я тоже денег должен. – Он содрогнулся и брезгливо всплеснул руками, будто стряхивал невидимую грязь. – Как меня все это уже достало, мочи нет. Тебе-то что, попал в струю, и ни забот, ни хлопот. Слушай, душу не трави, дай денег, а?

Этого мне и надо было. Именно это я хотел увидеть, услышать и ощутить – приветственный залп его страха, на встречных курсах. Мой взлет, его падение. Воз можно, за это я на самом деле и платил.

– Ну, посмотрим, – сказал я. – Может, и придумаю чего-нибудь.

Резко тренькнул звонок, потом в дверь трижды постучали, угрюмо и сосредоточенно. Алек был уже на ногах и с натренированной бесшумностью пятился к ванной, взмахом ладони показывая, что его нет и не будет. Напоследок он энергично мотнул головой и сгинул.

Не расставаясь со стаканом и сигаретой, я отодвинул запоры и пихнул входную дверь ногой. На пороге, облокотившись о косяк, словно успел утомиться, стоял взлохмаченный толстяк и тер кулаками глаза. Скалился он злобно и устало, но во взгляде, когда он поднял голову, еще не успели погаснуть веселые искорки. Да, крупный тип, моего примерно веса. Блестящая ткань дорогого костюма отражала свет из окна в торце коридора.

– Чего надо?

– Мистер Ллуэллин? – выпрямился он.

Он явно не ожидал увидеть меня; такого, как я. Куда мне до сухопарой франтоватости Алека, до беспредельной ушлости великосветского сорвиголовы. Визитер явно не ожидал увидеть меня; такого, как он сам.

– А кто спрашивает?

– Мистера Ллуэллина случайно нет дома? Я его не застал? Не возражаете, если я взгляну?

– Возражаю.

– На самом деле, – проговорил он, – это просто глупость. Ваш приятель капитально сглупил. Но мы шутить не любим. С шутниками у нас разговор короткий. – Он шагнул вперед. – Давайте-ка разберемся.

– Как же, как же, – сказал я и шагнул ему навстречу. – Плавали – знаем. Скупаете небось чеки недействительные за полцены, а потом с ножом к горлу. – Впрочем, к моему собеседнику это явно не относилось; не костолом и не мордоворот, мелкая сошка. Вольный стрелок или фуражир. Он не выбивал из вас деньги, а нудил и выклянчивал – не мытьем, так катаньем. Занудство как средство к существованию. – Надо бы на вас заявить, – добавил я. – Тоже мне, ковбой[13] выискался. Гроза автострады.

Толстяк понуро ссутулился и отвел взгляд. На мгновение мне представилось, как он сидит у обочины в своем”криминале” или «666», весь красный и запыхавшийся, и соображает, как бы спасти положение. Но вот он плюнул на пол и криво усмехнулся.

– Передайте своему дружку, мы еще встретимся. И с вами тоже,